Крик родившихся завтра. Михаил Савеличев

до сегодняшнего дня.

      Захотелось курить.

      То, что отец назвал режимным объектом, располагалось дальше за городком. Пришлось ехать в знакомом уазике со знакомым солдатиком, который уже не был столь болтлив – то ли из-за дороги, петлявшей по-над холмами, то ли от общей атмосферы приближения к чему-то секретному и неприятному. После беспокойной ночи и дурацкого сна, оставившего неприятное послевкусие, Наталья всю дорогу клевала носом, проваливаясь в полудрему, как уазик в ухабы. Отец иногда что-то говорил, но всё тонуло в реве мотора и дремоте. Наталья лишь таращила глаза и честно кивала. Потом отец понял ее состояние и оставил в покое, а солдатик включил погромче радио, и это оказалось даже хорошо – сладкозвучные саксофоны – то, что надо выбитому из колеи привычного существования организму. Ничего личного, только физиология. Она даже позволила себе лечь на заднем сиденье, подоткнув под голову отцовский плащ, а потом уазик остановился, потом поехал, опять остановился, в окна заглядывали капитаны, лейтенанты, а один раз и целый подполковник.

      – Приехали, – сказал отец, – просыпайся и выходи.

      Этот самый режимный объект ей сразу не понравился. Он походил на врытый глубоко в землю броненосец, вылепленный из серого бетона. Округлые башенки с узкими прорезями – не для внешнего света, а исключительно для прострела окружающей местности, выпирающие из земли купола, похожие на шляпки ядовитых грибов, и торчащий форштевень сухопутно-бетонного броненосца с тяжелой дверью.

      – Что это? – Заходить туда ей не хотелось.

      – От самураев в наследство досталось, – сказал Николай Иванович.

      Внутри всё так же, наверное, как в броненосце – узкие коридоры, под низким потолком пыльные лампы, забранные решетками, массивные железные двери, разделявшие объект на герметичные отрезки, провода, трубы, спертый воздух, пропахший новокаином. Именно так – новокаином, словно само присутствие здесь требовало анестезии.

      Навстречу попадались люди – в форме со значками медицинской службы и белых халатах поверх гражданских костюмов. Николай Иванович молча кивал им, кое-кому жал руки, а если дело и доходило до разговора, то не дальше «Как дела?» – «Всё нормально» или «Штатно».

      Кабинет его располагался на втором уровне, куда они спустились даже не по лестнице, а узкому трапу, и Наталья не сразу поняла, что это и есть пристанище отца, где он проводит большую часть нынешней жизни, единственной вещью в котором, совместимой с жизнью вообще, оказался низенький топчанчик с простыней далеко не первой свежести, кое-как прикрытой казарменным одеялом.

      – Садись, – сказал он и протиснулся за столом, заваленным кипами распечаток с рабочей станции, которая вместе с неуклюжей коробкой АЦПУ занимала здесь самые почетные места.

      Ей неожиданно чуть ли не до слез стало жалко отца. И ради этого убожества он всю жизнь тянул армейскую лямку?! Его друзья с большими звездами сидят в