Убойный снег. Виталий Лозович

карту. Американцы хромали необыкновенно, Элизабет молчала и шла последнее время как заведённая – ничего не видя, ничего не слыша.

      Солнце сидело на самом горизонте, нижний край его уже опускался за далёкую земную кромку, когда люди вышли на подъем… Дальше раскинулась та же тундра. До ночной темноты оставалось чуть больше часа. Светло-жёлтая луна зависла напротив. День уходил на запад, с востока на них шла ночь. Длинная, тёмная и холодная ночь, с таким же холодным, неконтролируемым человеческим ужасом. Люди с тоской посмотрели на солнце. Солнце таяло. Перед ним лежала тундра, тундра, тундра. Сашка снял шапку и тихо сказал:

      – Пришли.

      Дядя Миша тут же заглянул в карту и даже поводил по ней пальцем.

      – Куда? – выдохнула Элизабет.

      – Халембой, – ответил Сашка – вы, что хотели увидеть? Голубую гладь воды в окружении седовласых гор, что отражаются снежными шапками?…

      – Так, где же озеро? – смотрела перед собой вниз с подъёма Элизабет.

      – Вон внизу кромка снега тёмного, видишь? С километр.

      – Кромку вижу.

      – А больше ничего и не увидишь. Озеро под снегом, другая сторона за горизонтом…

      – А дом? – дрогнул голос у Элизабет.

      – Дом? – удивился Сашка. – Так вон же собачья конура с двумя окнами…

      – Конура? – переспросила она.

      – Он пустой, как мертвец, – сказал дядя Миша.

      – Ничего, – Сашка приободрился, – был бы цел да печь работала.

      Озеро, действительно, ничем на первый взгляд не отличалось от тундры – низкий берег, кое-где даже не тронутый снегом, столь же крепкий наст на поверхности льда, все одноликое, унылое, безжизненное. Дом стоял недалеко от озера и представлял собой сборно-щитовое строение с полувековым стажем. В нем было две комнаты: в одной находились нары, сколоченные от стены до стены, стол с ножками крест-накрест, две чудом сохранившиеся табуретки, сварная железная печь, лавка рядом. В другой комнате ничего не было, кроме мелкого мусора, некоторого количества дров, разбросанных кусков угля, досок, мятого таза и такого же мятого ведра. Самым ценным, что сразу нашел Сашка, была едва начатая пачка соли, находившаяся в совершенно целой кастрюле с оторванными ручками. На всем лежала печать запустения и одичания домашней утвари. По обеим сторонам входной двери, ко всеобщему удивлению, имевшей засов, находилось два окна – одно чудом сохранило латаные – перелатанные стекла, другое было заколочено досками и затянуто плотным полиэтиленом двадцатилетней давности.

      – Занимайте места, – объявил Сашка, когда все осмотрелись, и задвинул всю аппаратуру под нары вместе со своим рюкзаком. После внимательно осмотрел печь, заглянул внутрь, тихонько сказал что-то самому себе и вышел наружу. Через минуту, за которую остальные еще не успели, как следует осмотреться, Сашка появился с огромным ржавым цилиндром в руках.

      – Хорошо, хозяин крышкой трубу закрыл, – сообщил он, – будем пробовать.

      – Можно я? – внезапно спросил дядя Миша. – Огонь – моя страсть, из меня всегда был хороший костровой на пикниках. Дай-ка мне свой тесак,