Путевые записки по многим российским губерниям. Гавриил Гераков

Губернаторского, после нашего хорошего обеда, пошел я к Прокурору Илье Михайловичу Авдулину, моему приятелю, и не доходя до дома, спросил проезжого об нем. Прокурор умер от удара, часа три тому назад; меня сия весть поразила, тем более, что от Губернатора начиная, все его хвалили и хвалят; душевно жалея об умершем, пошел к Коменданту Алберту Карловичу Пирху 2-му; он, завидя меня, встретил, как отца, как старого наставника; обнимал со слезами и тем доказал благородство чувств своих; говорили о многом, и он здраво мыслит и отлично выполняет наложенную должность. Тут был Полк. Блум с женою, умною и почтенною; беседа её приятна. За ужином у Губернатора, познакомился с Князем Давыдовым Почт-Директором и Масловым: оба своим обращением оставили во мне признательность, что сказать о хозяине? Он всегда одинаков, следственно заслуживает благодарность. До двух часов писал у себя. Спал хорошо. 20-го Июня. В десятом часу утра вместе с Губернатором были в Соборе, где покоятся мощи С. Гурия; и праздник оного; народу очень много, Архиепископ Амвросий чинно, хорошо служил; Протоиерей читал своего сочинения предлинную проповедь. – Город Казань горист, шесть лет тому назад горел, и – по словам жителей, выстроен гораздо лучше, и более каменных домов. После обедни были в Казанском Богородицком девичьем монастыре, где Игуменья Назарета Васильевна, урожденная Гладкая, умная женщина, все сама нам показывала, и все очень хорошо: более семидесяти монахинь, белиц и одна схимница; много привлекательных лиц, что веселит сердце человеческое! Игуменья одарила нас копиями образа Казанской Богоматери, персиками, сливами и желанием счастливого пути; крайне довольны, а я более что она меня узнала, потом и я; хотя не виделись более пятнадцати лет, улыбаясь, почти вдруг сказали: постарели! Обедали со многими у Губернатора; писали; были у Пирха: рад душею гостям и угощал сердцем; молодец и собою и делами! Были в славнейшей бане у Маслова; нас посетили многие, простились со всеми с благодарностию, ужинали, и предались сладкому, безмятежному сну. 21-го Июня. В шесть часов выехали из Казани, и на седьмой версте, на прехудой лодке, с коляской и бричкой переехали Волгу, шире Невы реки; слава Богу, что тихо было, а то беда неминуемая; спускаться по крутейшему берегу страшно; счастливы мы, что ночь не настигла нас. Горько, что люди мало заботятся о безопасности ближнего, и ждут, чтоб грянул гром; а без того хоть трава не рости, для них все равно! Переехав Волгу в Верхний Услан, шли под гору и на гору версты три, устали; девять часов утра, и мы ждем, сидя на горе, экипажей. Две станции Сейтово и Бурундукь – Татары; Чивергин – Русские; хотя гористо, но виды прелестные; леса, – дуб и липа, цветов множество, и благовоние от оных; мосты очень дурны; в Бурундуке остановились у Татарина крестьянина; на дворе обедали, окруженные нечистыми Татарами; рамазан, – пост их; они едят по закат солнца, и потому будто тощи, бледны; дети презамаранные и женщины тоже, и дурны же к тому. Четыре станции, ослепляющие частые молнии, громы, дождь проливной, ветер сильный, грязь и от