Герой конца века. Николай Гейнце

тише!.. – невольно крикнул он кучеру.

      – Да что вы, барин, и то почитай шагом едем, – обернулся к нему, не выдержав Селифонт, – папенька с маменькой чай заждались совсем, глаза все с вышки проглядели…

      – Ну, хорошо, хорошо, поезжай, как знаешь, – отвечал отрезвленный таким замечанием кучера Савин.

      Они проезжали по селу, и Николай Герасимович отвечал на поклоны вышедших из изб крестьян.

      Мысли его между тем под впечатлением слов Селифонта перенеслись в Серединское.

      Его там ждут – в этом он не сомневался, но что ожидает его там – вот вопрос.

      Относительно наделанных им долгов он был спокоен, он знал своего отца, честь имени Савиных может заставить его снять с себя последнюю рубашку, он пожурит его и заплатит, заплатит все до копейки.

      – Среди Савиных не было не плативших долгов! – с гордостью говорил он.

      Не это теперь беспокоило Николая Герасимовича. Нет, далеко не это!

      Эта гордость рода, это отстаивание его чести со стороны его отца, разрешавшие так благополучно первый вопрос, неодолимой преградой восставали при разрешении в желательном для молодого Савина смысле второго вопроса, – вопроса о женитьбе его на Гранпа.

      Брак с танцовщицей для Герасима Сергеевича несомненно представляется «неравным браком».

      – Une messaliance! – даже вслух проговорил Николай Герасимович.

      Селифонт, полуобернувшись, покосился на него, но в это время лошади въехали уже в аллею, ведущую к усадьбе, и он ударил вожжами лошадей, которые, дружно подхватив, крупною рысью понеслись в гору.

      «Вот он и родительский дом! Что-то будет!» – пронеслось в голове Савина.

      Коляска остановилась у подъезда.

      XVI

      Миллионер в рубище

      Буквально выкинутый сильною рукою Николая Герасимовича Савина в коридор Европейской гостиницы, Вадим Григорьевич Мардарьев долетел до противоположной стены широкого коридора и, упершись в нее обеими руками, удержался на ногах.

      Первою мыслью его было исполнить свое обещание, данное в разговоре с Савиным, и закричать: «Караул, грабят!»

      И он уже выкрикнул первый слог этого слова, но вдруг весь этот высокий, красивый коридор с полом, устланным прекрасным ковром, со спускавшимися с потолка изящными газовыми лампами и, наконец, появившиеся на его повороте двое изящных молодых людей – это были гости Николая Герасимовича – сомкнули уста Мардарьева и выкрикнутое лишь «кар» замерло в воздухе, как зловещее карканье ворона около помещения, занимаемого Николаем Герасимовичем.

      Вадим Григорьевич быстро по стенке прошмыгнул по коридору, сбежал по лестнице, шагая чуть ли не через две-три ступеньки. Надев без помощи важного швейцара свое выцветшее пальто горохового цвета и такого же цвета помятый котелок, выскочил на улицу и пустился бежать сперва по Михайловской, а затем по солнечной стороне Невского проспекта, по направлению к Московскому вокзалу, точно за ним гнались призраки.

      На ходу он что-то бормотал вслух и разводил руками.

      Прохожие сторонились