Герой конца века. Николай Гейнце

как звала она Фанни Михайловну, в романической стороне вопроса о будущности ее сына.

      «Почему ему нельзя жениться на такой хорошей, прелестной и честной девушке? – Фанни Михайловна описала ей Маргариту Гранпа по письмам сына. – Только потому, что она танцорка – это отсталое понятие… Ах, какой дядя… отсталый», – думала гимназистка-медальерка.

      Впрочем, ее волновал еще и самый приезд Николая Герасимовича, которого она почти не знала, видела мельком в Москве, но о котором слышала от той же Фанни Михайловны столько восторженных описаний его красоте, уму, ловкости и молодечеству.

      Она знала его жизнь во всех мельчайших подробностях, конечно, впрочем, ту часть ее, которую он не скрывал от матери в письмах, начиная от любви семилетнего Коли к француженке-бонне и некоторых из петербургских похождений последнего пребывания его в этом городе.

      – Золотая, но горячая голова!.. – восклицала восторженно Фанни Михайловна. – Если умная, хорошая женщина сумела бы взять его в руки, он был бы прекрасным мужем, я в этом более чем уверена.

      «Отчего я не могу быть этой хорошей, умной женщиной», – мелькала мысль в головке Зины, но она быстро отгоняла эту нелепую мысль.

      Имело также большое значение для нее, что молодой Савин ехал из Петербурга.

      Последний – в нем Зина никогда не была – рисовался ее воображению почти волшебным городом.

      Там жили и живут выдающиеся литераторы, там источник знания для женщин: женские медицинские и другие высшие курсы.

      «Высшие женские курсы есть и в Москве, – думала Зиновия Николаевна. – Но это не то… Там, как в университете…»

      В Петербург Зина стремилась всеми своими помыслами. Ей страстно хотелось сделаться «женщиной-врачом», но дядя Герасим Сергеевич, когда она высказала ему это желание, даже рассердился:

      – Замуж я тебя отдам… Довольно учена… И от твоей учености, если муж не сбежит, скажи слава Богу…

      «Ах, какой же дядя… отсталый…» – мелькнуло в ее уме.

      Так рушились ее мечты о медицинском образовании, но Петербург все же остался для нее обетованной землей.

      И вот оттуда едет сюда этот красивый, умный человек… Золотая, но горячая голова…

      Сердце Зины усиленно билось. Она сама не знала отчего.

      Она понимала, что сердце молодого Савина занято, что она, бедная девушка, безвестная Зиновия Богданова, не может быть для него той «хорошей, умной женщиной», которая должна составить его счастье, что это удел той… танцорки… – и все-таки ожидала его с каким-то все более и более усиливающимся волнением.

      Это было просто волнение молодой крови – дань известному возрасту, а Зина толковала его иначе и недоумевала.

      Время шло, как это всегда бывает, в ожидании, томительно долго.

      Было уже около шести часов вечера, а экипаж еще не показывался.

      Зина несколько раз бегала на бельведер с биноклем, но на почтовом тракте не появлялось черной точки, которая могла бы вырасти в ожидаемую коляску.

      В начале седьмого, когда уже стало смеркаться, новая астрономка, наконец, открыла ехавший по дороге экипаж.

      – Едут,