Герой конца века. Николай Гейнце

Михайловна последовала, в виду ее происхождения, советам мужа и отдала ее в гимназию.

      Девочку приписали к московскому мещанскому обществу и дали фамилию Богдановой.

      Она поступила прямо в третий класс и в описываемый нами год окончила курс первой ученицей, с золотой медалью.

      Зина читала:

      От женской волюшки

      Потеряны ключи!

      Какою рыбой сглотнуты,

      В каких морях та рыбина

      Гуляет… – Бог забыл…

      В это самое время в дверях гостиной появился из своего кабинета, где он сидел за разбором только что привезенной почты, Герасим Сергеевич.

      Время его сильно изменило, и хотя он был по-прежнему строен, так как некоторая полнота известных лет скрадывалась высоким ростом, но совершенно седой. Белые как лунь волосы были на голове низко подстрижены, по-английски. Бороды он не носил, а совершенно белые усы с длинными подусниками придавали ему сходство с известным портретом Тараса Бульбы.

      Обыкновенно ясные и веселые темно-карие глаза, под несколько нависшими седыми бровями, были теперь мрачны.

      Лицо его было бледно и расстроено и в самой манере входа в гостиную было видно раздражение.

      Одет он был в драповый полухалат с шелковыми шнурами и шитых шелковых туфлях, а в руке держал длинную трубку с черешневым чубуком.

      Это было тоже необычно.

      По правилам дома, в гостиной, зале и столовой не курили, и это правило никогда не нарушал и сам хозяин.

      Должно было случиться нечто необычайное, чтобы всегда корректный и строгий прежде всего, и кажется только исключительно, к самому себе, Герасим Сергеевич забыл оставить трубку в кабинете, аккуратно поставив ее на стоявшую там подставку с десятками этих орудий услады досуга наших предков.

      – Что с тобой, Герасим Сергеевич? – удивленно подняла на него от работы глаза Фанни Михайловна, от которой не ускользнула ни малейшая подробность, указывающая, что с ее мужем что-нибудь случилось необычайное.

      Зина прекратила чтение и тоже глядела на «дядю», как она звала Герасима Сергеевича, беспокойно-вопросительно.

      – Что со мной, что со мной!.. – развел старик Савин руками, в одной из которых был чубук, а в другой раскрытое письмо.

      – Виноват! – вдруг произнес он, заметив чубук, и быстро удалился из гостиной.

      Обе женщины молчали и сидели, с недоумением глядя друг на друга.

      Через минуту Герасим Сергеевич вернулся в гостиную без трубки, но с письмом в руке и подойдя к преддиванному столу, грузно опустился на кресло, противоположное тому, на котором сидела Зиновия Николаевна.

      – Уф!.. – вздохнул он.

      – Что такое? – с тревогой в голосе снова спросила Фанни Михайловна.

      – А вот, что такое, полюбуйся, что проделывает твой любимец, кумир, сынок ненаглядный…

      – Коля! – как-то простонала Фанни Михайловна.

      – Ну, да, Коля, Колечка… Свет очей твоих… Прочти, полюбуйся.

      Герасим Сергеевич почти перебросил жене письмо, которое он держал