Алмазная колесница. Борис Акунин

на диковинное представление пялились зрители: отъезжающие, провожающие, извозчики.

      Тогда Евстратий Павлович высунулся в форточку чуть не до пояса и оглушительным, йерихонским голосом возопил:

      – Трамвай тормози, дура!

      То ли филер услышал начальственный вопль, то ли смикитил сам, но кинулся к вагоновожатому, и тут же завизжали тормоза, трамвай замедлил ход, и отставшие филеры стали быстро сокращать дистанцию.

      – Врет, не уйдет! – удовлетворенно констатировал Мыльников. – От моих орлов – нипочем. Каждый из них стоит десятка ваших железнодорожных олухов.

      Трамвай еще не остановился, еще скрежетал по рельсам, а маленькая фигурка в пиджачке пробежала по крыше, оттолкнулась ногой, сделала немыслимое сальто и аккуратно приземлилась на газетный киоск, стоявший на углу площади.

      – Акробат! – ахнул Евстратий Павлович.

      Фандорин же пробормотал какое-то короткое, явно нерусское слово и вскинул к глазам бинокль.

      Запыхавшиеся филеры окружили деревянную будку. Задрав головы, махали руками, что-то кричали – до похоронной конторы доносилось только «мать-мать-мать!».

      Мыльников возбужденно хохотал:

      – Как кошка на заборе! Попался!

      Вдруг инженер воскликнул:

      – Сюрикэн!

      Отшвырнул бинокль, выскочил на улицу, громко закричал:

      – Берегись!!!

      Да поздно.

      Циркач на крыше киоска завертелся вокруг собственной оси, быстро взмахивая рукой – будто благословлял филеров на все четыре стороны. Один за другим, как подрубленные, мыльниковские «орлы» повалились на мостовую.

      В следующую секунду шпион мягко, по-кошачьи спрыгнул вниз, помчался вдоль улицы к зияющей неподалеку подворотне.

      Инженер бежал вдогонку. Надворный советник, в первый миг остолбеневший от потрясения, кинулся следом.

      – Что это? Что это? – кричал он.

      – Уйдет! – простонал Эраст Петрович.

      – Я ему уйду!

      Мыльников выдернул из-под мышки револьвер и, как истинный мастер, открыл стрельбу на бегу. У Евстратия Павловича были основания гордиться меткостью, движущуюся фигуру он обычно клал с пятидесяти шагов первой же пулей, но тут просадил весь барабан, а попасть не сумел. Чертов японец бежал странно, то косыми скачками, то зигзагами – попробуй подстрели.

      – Зараза! – Мыльников щелкнул бойком по стреляной гильзе. – Стреляйте, что же вы!

      – Б-беспопезно.

      На пальбу от здания вокзала бежали сорвавшиеся из засады жандармы. В публике началась паника – там кричали, толкались, размахивали зонтиками. С нескольких сторон доносились свистки городовых. А беглец тем временем уже исчез в подворотне.

      – По переулку, по переулку! – показал Фандорин жандармам. – Слева!

      Голубые мундиры бросились в обход дома, Мыльников, свирепо матерясь, лез по пожарной лестнице на крышу, а Эраст Петрович остановился и безнадежно покачал головой.

      В дальнейших поисках он участия не принимал. Посмотрел, как суетятся жандармы и полицейские, послушал несущиеся сверху