Убийства на фоне глянца. Алисия Хименес Бартлетт

представила себе, что думает сейчас Гарсон.

      – Но врагами вы не стали.

      – Нет, к грехам молодости надо только так и относиться – как к грехам молодости.

      К беседе присоединился Гарсон, который заговорил так же бесстрастно, как и она:

      – Вы были в курсе каких-нибудь подробностей из повседневной жизни Вальдеса?

      Она покачала головой, и ее волосы, в которых отдельные пряди были окрашены в другой цвет, мягко колыхнулись.

      – Я всегда предпочитала не знать лишнего. Иногда видела его по телевизору.

      – Ну, может быть, вы со слов дочери догадались, что Эрнесто Вальдес впутался в какие-то неприятности или поменял в последнее время круг общения?

      – Нет, ничего подобного я не слышала. Эрнесто очень редко виделся с дочкой. И я ничего не знаю про людей, с которыми он общался.

      – Ваша дочь дома?

      В первый раз я заметила, как выражение ее лица – не то страдальческое, не то сердитое – смягчилось.

      – Нет, ее нет дома. Я решила, что лучше ей продолжать посещать занятия в университете, как будто ничего не случилось.

      – Нам придется побеседовать и с ней тоже.

      Она скрестила ноги, обтянутые черными бархатными брюками, потом снова поставила ноги ровно. Я задержала взгляд на ее полуботинках из красивой блестящей кожи медного цвета.

      – Да, я это предполагала. Но учтите, она очень переживает – в конце концов, убили ее отца.

      – Поверьте, это совершенно необходимо.

      – Хорошо, можно назначить встречу на завтра.

      Она проводила нас до дверей – так же невозмутимо, как делала все остальное. И тут я подумала, что, пожалуй, гримаса, не сходившая с ее лица, выражала всего лишь скуку. Это мое впечатление подтверждало и прямо-таки поразительное безлюдье, царившее вокруг здешних домов. Только несколько молодых мамаш выгуливали в колясках своих чад или вытаскивали из машин пакеты с покупками. Я вообразила себе жизнь любой из этих женщин в таком вот роскошном спальном районе. Долгие отлучки мужей, соседи, живущие по единому образцу. Бесконечные утренние часы, отмеченные разве что чашкой кофе. Заходящее солнце по вечерам, возвращение с детьми из школы… телевизор…

      – Не очень-то она похожа на женщину, способную совершить преступление на почве страсти, а? – сказал Гарсон, направляясь к машине.

      – Если ей когда и была знакома страсть, она давно об этом забыла.

      – Что, интересно, ее привлекло в таком типе, как Вальдес?

      – Дорогой мой Фермин, время бежит и оставляет по себе не одни только раны, случаются и метаморфозы.

      – Опять вы со своей философией! Что вы, черт возьми, имеете в виду?

      – Когда они познакомились, Вальдес был рвущимся в бой журналистом, он только что получил диплом и наверняка бредил Революцией гвоздик[9].

      – Ага, а она была дочкой нотариуса, очень романтичной девицей.

      – Что-то вроде того.

      – А к сему часу осталось только то, что она продолжает быть дочкой нотариуса.

      – Да, но прибавился

9

Революция гвоздик – бескровный военный переворот левого толка, имевший место в Лиссабоне. По легенде, свое название революция получила от жеста некой жительницы Лиссабона, 25 апреля 1974 года опустившей гвоздику в ствол винтовки встреченного ею солдата. Был сезон гвоздик, и по ее примеру граждане в массовом порядке начали раздавать солдатам красные гвоздики.