Убийства на фоне глянца. Алисия Хименес Бартлетт

шика и гламура! У тебя есть вечернее платье, Петра?

      – Я всегда сплю в пижаме.

      – А вы, Фермин, вы сможете отыскать в своем шкафу смокинг?

      – Нет, я уже давно бросил курить[3].

      Молинер от души рассмеялся. Создавалось впечатление, что, передавая нам этого покойника и все с ним связанное, они скидывали с плеч тяжкий груз. Но я пока не спешила сделать вывод, хорошим или плохим наследством было для нас это дело. Выводы будем делать позднее. К тому же как раз сейчас следовало ожидать еще каких-нибудь событий: появления новых свидетелей, писем с доносами… Третий день после убийства – это пока чистая тетрадь, пиши в ней что твоей душеньке угодно. Да и Молинеру с Родригесом я не завидовала. Убитую девушку нашли неделю назад, но, как только поползли слухи, что она была подружкой высокопоставленного чиновника, дело тотчас забрали у тех, кому оно поначалу досталось, и передали Молинеру. Еще один рикошет.

      – Ну и что вы про все это думаете, Петра? – словно угадав мои мысли, спросил Гарсон.

      – Ничего конкретного. Мне кажется, надо отправляться в путь.

      – Для начала – визит вежливости?

      – Да, хоть нас никто и не приглашал.

      Я всего несколько раз видела Вальдеса по телевизору, и он показался мне отъявленным мерзавцем. Он произвел на меня настолько отвратительное впечатление, что выделить и объективно оценить только физические черты этого человека было практически невозможно. Я помнила Вальдеса смутно: угрюмый взгляд, крючковатый нос, жиденькие усишки и рот, как у деревенской старухи, которая денно и нощно изрыгает проклятия. Короче, вид тошнотворный. Поэтому смерть в какой-то мере даже придала ему благообразия. Он лежал в морге в своей ячейке, упакованный в пластиковый чехол, как личинка в коконе, и выглядел, пожалуй, даже вполне по-человечески. Мы сразу увидели отверстие на левом виске и шрам на шее – врачи очень искусно вернули голову на прежнее место. Бескровное лицо ничего не выражало.

      – Наконец-то он замолчал, – бросил в сторону Гарсон.

      – Per secula seculorum[4].

      – Сразу возникает вопрос: а не для того ли его и убили, чтобы он раз и навсегда замолчал?

      – Есть еще один вопрос в противовес вашему: а может, его убили за то, что он успел слишком много наговорить?

      – Совершенно верно. Этот выстрел явно наводит на мысль, что кто-то хотел устранить опасность: мертвый не заговорит. Но столь жестокая мера, как обезглавливание, слишком похожа на месть.

      – Итак, это два возможных пути для следствия, Фермин. Хотя я бы не рискнула сбрасывать со счета и сферу личных отношений.

      – Ее никогда не следует сбрасывать со счета.

      – А как вы думаете, этот тип стал бы возражать против осмотра его жилища?

      – Как мне сказали, там мало что осталось. В письменном столе лежали какие-то бумаги, очень немного, их увез в комиссариат Родригес. Кстати, этот треклятый Вальдес не пользовался дома компьютером.

      – Не важно, мне хочется взглянуть на то, как он жил. У вас есть с собой отчет Молинера и Родригеса?

      – Да.

      – Отлично,

3

Намек на то, что “смокинг” (от англ. smoking jacket) буквально означает “пиджак, в котором курят”.

4

На веки вечные (лат.).