Предтеча. Роман. Александр Анатольевич Бабчинецкий

напиться, сынок, губы уже потрескались.

      Вокша наконец нашёл говорившего. Смолятич лежал под грудой трупов на спине, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

      – Покличь-ка Звягу, отроче! Он в подмоге не откажет, да и залекарит раны мои. В спину ведь поразил, басурман проклятый, сего ради здесь и лежу.

      Вокша не стал искать ремесленника, а попытался сам хоть что-то сделать. Получилось. А когда стаскивал труп здоровенного печенега, появились люди с носилками и волокушей. Они собирали убитых и раненых.

      – Вот ещё один! – указал какой-то селянин, ведший коня.

      – Небось, ты, вьюнош, откопал вояку сего, ну, признавайся.

      Говоривший сразу подошёл к раненому, пытаясь поднять его. Тот открыл глаза, лицо растянулось в улыбке.

      – А ведь я отроку наказал сыскать тебя, чтобы ты меня вытащил из-под трупов, а он уже и сам справился.

      Звяга повернулся к Вокше и окинул его пристальным взглядом.

      – А ты что тут? Родителей потерял или ещё что?

      – Побили родню мою, – прошептал, кривя губы. – Сестру вот ищу, может, видел кто её.

      – Уж, часом, не Малинку ли? – осведомился подошедший незнакомец с белой тряпицей на плече.

      – Её, её, родимую, её, мою матушку, – подросток закивал головой, заискивающе улыбаясь, а из глаз покатилась непокорная слеза.

      – Плачь, отрок, не стыдись, не зазорно сие. Угнали сестрицу твою поганые с полоном. Всех угнали.

      Голос незнакомца задрожал, кулаки сжались, желваки заиграли.

      – Как ворвались степняки в городище, сестрица твоя только рану целить мне кончила. Бабы, какие тем же занимались, с криком побежали, Малинка – последней. У корчмы ей аркан набросили, повязали. Не рыдала, не рвалась, только крикнула: «Убегу!» Да, хороша, девка, шустра, – закончил незнакомец.

      – Небось, к Сурожу пошли, бедолаги, – добавил Звяга.

      И тут же обратился к Вокше с вопросом, что он думает делать с погибшими родителями? Юноша и сам не знал, удручённо разведя руками. Ремесленник на это высказал предложение снести тела на общее кострище, да и справить там завтра утром тризну по убитым селянам, а заодно и по угнанным селянкам, ибо из рабства ещё никто не возвращался.

      – Прости уж, Смолятич, что водицей не напоил.

      – Не кручинься сим, отроче. Куда же ты теперь?

      – Пойду в Киев, как тятька наказывал. Может, оттуда удастся сестрицу сыскать.

      – И то верно, вьюнош. Надежду не след терять, она нам жизнь облегчает, с нею и лихо – мёд. Ступай, родимец, чаю, радость ты там встретишь.

      Вокша повернулся и побежал к дому. И только тут, чуть завернув за угол недогоревшей избы, он смог наконец дать волю своему нестерпимому горю и вольным слезам. В плаче и рыданиях твердил ласковые слова сестре, которая была ему и нянькой, и сиделкой, а порою даже мать заменяла. Вспоминал самое лучшее, что было связано с нею. Тут же, сжав кулаки и повернувшись