Дева в голубом. Трейси Шевалье

revoir, Ella Tournier. Надеюсь, вам понравится Генри Джеймс.

      Я круто обернулась:

      – Слушайте, почему вы с таким нажимом повторяете мою фамилию?

      Он откинулся на спинку стула. В глаза ему ударило солнце, и выражения лица я не уловила.

      – Так вы скорее привыкнете к ней. И она действительно станет вашим именем.

      Из-за забастовки почтовых работников ответное письмо кузена Жакоба Турнье пришло с запозданием, только первого июня, через месяц после моего послания. В конверт были вложены две страницы, покрытые крупным, почти не поддающимся расшифровке почерком. Положив рядом словарь, я принялась за работу, но она оказалась настольно трудной, что после неудачных попыток отыскать несколько слов я остановилась и решила попытать счастья в библиотеке с ее куда более полным словарем.

      Когда я вошла в зал, Жан Поль, сидя за столом, разговаривал с каким-то мужчиной. В манерах его и выражении лица ничего не изменилось, но когда я проходила мимо, он поднял на меня взгляд – я отметила это с удовлетворением. Взяв с полки несколько словарей, я села за стол спиной к нему, злясь на себя, что уделяю ему слишком много внимания.

      В библиотеке дело пошло веселее, впрочем, и в этих словарях нескольких слов не нашлось, а еще больше – я просто не сумела разобрать. Промучившись над одним абзацем минут пятнадцать, я в изнеможении откинулась на спинку стула и в этот самый момент слева от себя заметила Жана Поля. Прислонившись к стене, он смотрел на меня, и на губах его играла улыбка столь сардоническая, что захотелось ударить его.

      Я вскочила на ноги, подтолкнула письмо в его сторону и прошипела:

      – Сами попробуйте.

      Он взял письмо, бегло просмотрел его и кивнул:

      – Оставьте. В среду увидимся в кафе.

      В среду утром он сидел за тем же столиком, на том же стуле, но небо нынче было затянуто облаками, и красноватые пузыри на поверхности воды не вздувались. На сей раз я села не рядом, а напротив, спиной к реке и лицом к нему. В кафе было пусто: официант, читавший газету, проследил взглядом, как я сажусь, и, уловив мой кивок, отложил ее в сторону.

      В ожидании кофе мы не обменялись ни словом. Для светского разговора я чувствовала себя слишком усталой; сейчас были стратегические дни текущего месяца, и три ночи подряд мне являлись кошмары. Заснуть после них я не могла и часами просто лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к ровному дыханию Рика. Некоторой компенсацией могла бы стать полуденная дрема, но чувствовала я себя потом разбитой и больной. Впервые в жизни мне стало понятно выражение лица молодых матерей – недоуменное и усталое: так выглядят хронически недосыпающие люди.

      Принесли кофе, и Жан Поль положил на стол письмо Жакоба Турнье.

      – В нем есть несколько специфических швейцарских выражений, – пояснил он, – которых вам, наверное, не понять. Да и почерк неразборчивый, хотя мне приходилось видеть и похуже. – Он протянул письмо, переписанное едва ли не каллиграфическим почерком.

      «Дорогая кузина, какая радость, что Вы написали мне! Я прекрасно помню, хоть и давно это было, краткий визит Вашего отца в Мутье и счастлив познакомиться с его