Северный волк. Историческая повесть. Людмила Прошак

смешавший, повернулся к людям:

      – Не слушайте Стефана, пришельца из Москвы! – и, чувствуя, что напал на верный след, возвысил голос:

      – Что хорошего быть может нам от Москвы? Не оттуда ли к нам тяготы идут, дани тяжкие, и насилия, и судьи, и соглядатаи, и караульщики? Не от нашей ли охоты меха в Орду посылаются? Народ! Твои учители были опытные старцы, а сей иноплеменник юн летами и разумом…

      Пам-сотник говорил и с радостью для себя отмечал, как с двух сторон стали подступать мужики, кое-кто подбирал палки прямо здесь, среди припорошенного снегом валежника. Сомкнулся круг. Пам предостерегающе поднял руку. Занесенные над головой Стефана дубины нехотя остановились. Сотник вышел в середину круга, загадочно ухмыльнулся:

      – Ты нашего бога топором сокрушить решил, а сейчас мы твоего огнем испытаем!

      Взметнулся столб пламени, опалил лапы елей, искры брызнули в морозное синее небо. Пам стоял, скрестив на груди руки, в предчувствии триумфа. Мерил взглядом Стефана: «Против меня ему никак не устоять». Говорил зычно и внятно, чтобы слышно было в самом дальнем уголке поляны.

      – Мои боги – Воипель и Золотая баба, на которую ты, московский пришелец, руку поднял – меня защитят и я пройду невредим сквозь огонь. Ты, иноземец, со мной пойдешь!

      Стефан сбросил с себя кожух. Остался стоять в рясе, продуваемый ветром и осыпаемый снегом. Поцеловал крест:

      – Да, я не повелеваю стихиями, – негромко ответил он, не стараясь перекричать треск костра и вой поднявшейся метели. – Бог христианский велик. Я иду с тобой, Пам.

      И неожиданно, как клещами, стиснул руку сотника и повлек его за собой в огонь, в миг опаливший бороду, брови, волосы. Сотник попятился. Стефан не пускал. Смотрел прямо перед собой, огненные блики отражались в зрачках. Языки жадно лизнули ноги. Словно босиком на раскаленных углях. Пам люто закричал. Он уже не пятился – вырывался из рук монаха. Толкнул его всей тяжестью своего тела, камнем упал на Стефана и превозмог-таки силой – выкатились тесно сплетенным, тлеющим клубком из огнища.

      Шипела в снегу успевшая заняться огнем одежонка. Ветер колол, как иголками, обожженную кожу на лице и на руках. Ныли ноги в обуглившихся пимах…

      Пам лежал, зарывшись в снег, силился унять боль. Стефан встал. Свет резанул по глазам. Сразу и не понял, почему так непривычно стало смотреть: не доставало обожженных ресниц. Подошел к костру. Жар дохнул в лицо. Выхватил из пламени горевшую дубину. Взвесил на руке – чем не факел? И пошел подпаливать деревянных идолов вокруг полуразвалившегося каменного истукана…

      Снег, смешавшись с пеплом, стал окрест черным. Волдыри на лице и руках от ветра и жара полопались, но Стефан не чувствовал боли.

      – Кто воистину верует, – говорить мешали истрескавшиеся губы, – тот должен разыскать и выведать, где кумиры таятся. Найдете в доме ли своем, или у соседа ближнего, или еще где-нибудь, несите сюда, чтобы прилюдно идолов руками своими сокрушить. А кто