Северный волк. Историческая повесть. Людмила Прошак

закивал:

      – Правильно-правильно, связать надо, а то вырвется, как только пятки жарить начнет. Тебе подсобить?

      И осекся под тяжелым взглядом Кыски. А Ульяна смотрела, как, догорая, рушится остов часовни, рассыпаясь на кроваво-черные головешки. Так же пылала, корчилась ее душа. Когда зашедший сзади Кыска обхватил ее, заламывая руки за спину, она очнулась, стремясь вырваться. И вдруг замерла от пронзившей ее мысли: «А ведь они за Стефаном пришли. Он вот-вот появится здесь. Уводить их надобно…» Кыска, почувствовав, что ослабло сопротивление, повернул Ульяну лицом к себе, горячо прошептал:

      – Не бойся…

      Она стояла перед ним безучастная, будто мертвая. Кыска осерчал и, грубо отвернув от себя, связал ей за спиной руки:

      – А ну, пошла!

      Отчалили. Подналегли на весла, поспешая к Печоре-матушке. Ульяна сидела на корме молчаливая, отрешенная. «Ничего, – думал про себя Кыска, – все по-моему будет. У меня с девками разговор короткий…» С противоположного берега, сгрудившись у ближней к реке бани, смотрели на зарево и удаляющуюся лодку селяне.

      – Никак Уллянку схватили, – сказал самый зоркий.

      – Тиши ты, мать услышит, – одернули его, – плач поднимет, на все селенье беду накличет. Кыска – он хоть и тун, а лихой, кровушки много пустил… Такого лучше не трожь…

      А мать уже и так не столько увидела, сколько почувствовала: ее дочку увозят разбойники. Побежала вдоль русла, не разбирая дороги, ломилась, как олениха, сквозь таежный бурелом, только бы не отстать… Ульяна встрепенулась, подобралась вся. И с каким-то ей одной понятным облегчением перегнулась, словно переломилась, через борт. Раздался всплеск. Темная вода, расступившись, сомкнулась.

      …Старый охотник по прозвищу Бутора11 вывел Стефана сквозь тайгу прямехонько к тому самому месту, кашлянул глухо:

      – Вот это плесо, где внучка моя Ульянка через тебя утопла. Речка тут широкая, видишь, какие коленца гнет, бежит – не догонишь…

      Стефан кивнул старику и против воли опустился на мох. Сгорбился, опустив голову, чтобы лица не было видно. Бутора поглядел на побелевшие костяшки стиснутых кулаков Стефана и еще тише, чем прежде, кашлянул:

      – Ну, я, пожалуй, силки проверю, пока ты тут… – и ринулся в чащу, ничего не видя перед собой от застилавших глаза слез.

      Стефан остался один на один с рекой и Ульяной. Неспешные волны набегали на ветвистые корни сосен.

      …Помощников, чтобы посчитаться с Кыской, искать не пришлось, сами вызвались. Старший дружинник – мало их при Стефане осталось, кто дальнего похода не перенес, кто позже назад в Московию самовольно подался, от Севера спасаясь – только головой покачал, себе под нос ворча:

      – Вот так войско собралось, будто медведя с берлоги подымать, – и, отыскав глазами самого старого из вычегдцев, прокричал ему в самое ухо: – Ну куда ты, дедушка? Неужто, думаешь, мы без тебя оплошаем?

      Бутора ничего не ответил,

11

Бутора – северный ветер (коми).