Бремя колокольчиков. Алексей Марков

понтами.

      – Это – да…

      – Идите жрать, пожалуйста, – раздался грозный голос Виктора.

      – Чё? И мне дашь? – удивился Антон.

      – Подруливай давай! Только не тормози.

      – О! Я ж говорю – человек! – обрадовался бывший питерский художник, быстро вытирая кисти. – Иди, садись, а я за тобой, руки отмыть надо…

      – Очи всех на Тя, Господи уповают… – начал на кухне молиться хозяин дома.

      Сели за стол Виктор и Глеб, хозяин стал раскладывать картошку.

      – Слышал, ты в попы собрался и за благословением ходил?

      – Да.

      – Ты б лучше не к монастырским, а к отцу Павлу съездил.

      – Я слышал о нём.

      – Он сидел за веру, и на приходе много чего видел, жизнь знает, и не только церковную… Я к нему поехал, спрашиваю: «Батюшка! Я бригадир иконописцев, денег беру с попов по полной, скидок не даю» А он мне: «Бери! Попы нынче богатые: пьют, курят, б…уют… Бери!»

      – Что?! Так и сказал?

      – А то! Он за словом в кармане не лезет! Чё видит – то и говорит! А видит, порой, не то, что все видят.

      – Всё! Отмылся! – с энтузиазмом сказал Антон, живо придвигая стул и накладывая картошку, – спасибо, Вить!

      Тот внимательно смотрел, как товарищ накладывает в тарелку, и, когда ложка уже была поднесена к антонову рту, вымолвил:

      Да, слушай, ты ж причащаться завтра собрался? А я картошку сливочным маслом заправил… Хошь – ешь, хошь – нет…

      Глеб навсегда запомнил то безмятежное наслаждение, с которым бригадир смотрел на медленно опускавшуюся ложку и так и оставшийся открытым рот Антона.

      Наставник молодёжи

      Гроб вполне хорошая посуда.

      Во гробу мне было бы не худо.

      Моя хата будет с краю.

      Ничего, скажу, не знаю

      Хвост и АукцЫон²⁷, «Прощальная».

      – Ну что? Принесли картошку? – спросил, снимая в сенях старое увесистое пальто, отец Георгий.

      – После твоего слова пять мешков принесли! А я сколько ни просил – ничего, – отвечал, встречая гостя, пару месяцев как рукоположенный в священники отец Глеб, – как это ты, отче, так умеешь? А на Казанскую ты как сказал! Вывернул с праздника на то, что самое ненужное, что без дела валяется в храм нести надо, а кончил, что, если самое дорогое от сердца не оторвать и Богу в жертву не принести, то не будет России спасения от иноверцев. И всё так складно у тебя вышло, логично и убедительно. Я так не умею…

      – А надо научиться. Тут в деревне народ простой, но к нему подход нужен. Им всё разжевывать надо, а где и продавить, показать, что уважаешь их, объяснить, что им нужно и в чем они обязаны; силу здесь чтут, а вся эта городская застенчивость с уговорами и приседаниями здесь непонятна и только раздражает.

      – Ох не знаю… Как-то это всё в голове менять надо. Вроде и язык один, а понимание разное, – сетовал молодой священник, доставая печенье и собираясь ставить на плиту чайник.

      Глядя на это сорокалетний наставник поморщился.

      – Ты б закуску