Человек, который видел сквозь лица. Эрик-Эмманюэль Шмитт

бровями:

      – Ваша очередь!

      Он привозит меня в бокс и опрашивает. Я сообщаю ему свое имя, возраст, адрес газеты «Завтра», после чего подвергаюсь медосмотру, быстрому, но тщательному.

      После каждой процедуры он ставит крестик в очередной клеточке истории болезни. Видно, что парень замучен вконец, но ничего не пропускает.

      – Я голоден, – говорю я ему.

      – Мириам, принесите больному обед!

      Боже, как просто! Почему я не попросил еду раньше? Мириам, медсестра с жизнерадостным личиком, отдергивает занавеску бокса и спрашивает, ем ли я мясо. Я киваю. Любое мясо? Любое.

      – Мы поместим вас в палату на четвертом этаже, – объявляет чернобровый интерн.

      Не знаю, радоваться мне или огорчаться.

      – Но… зачем?

      – Простая предосторожность. Нам нужно за вами понаблюдать. Первичный осмотр показал, что у вас нет серьезных травм, только давление низкое и общая слабость как результат шока. Но мы предпочитаем убедиться, что у вас нет внутренних повреждений.

      – Например?

      – Например, повреждений пищеварительных органов, которые трудно диагностировать сразу.

      Мне хочется выкрикнуть, что мои пищеварительные органы больше всего страдают от долгого голодания, но я вовремя прикусываю язык. Никто не должен заподозрить, почему я так рад, что меня здесь оставляют.

      – Может, перед тем как отправиться в палату, вы хотите побеседовать с психологом – специалистом по кризисным ситуациям?

      – Лучше после еды.

      – О, конечно, извините меня.

      Мириам и ливанец помогают мне перебраться в инвалидное кресло, и сестра везет меня в палату № 413.

      После приемного покоя все другие больничные отделения кажутся безмятежно-спокойными. Ничто не нарушает тишину в широких коридорах, разве что шлепанье тапочек санитарки по мягкому линолеуму да поскрипывание колесиков моего кресла. Мы движемся посуху, словно плывем по воде.

      Четвертый этаж. Стены украшены фотографиями альпийских пейзажей и освещены слабенькими лампочками.

      – Ну, вот ваша палата.

      Медсестра распахивает дверь, и… я оказываюсь лицом к лицу с Филибером Пегаром. Он поджидает меня, сидя на стуле у койки, с букетом в руке и льстивой улыбочкой на физиономии. Мириам бдительно оглядывает его:

      – Вы родственник?

      – Я его друг и работодатель, – заявляет Пегар своим обычным высокомерным тоном.

      Но, едва договорив, он принимает смиренный вид, выражающий искреннее сочувствие.

      – Кроме родных и полиции, никто не имеет права беседовать с жертвами, – строго говорит сестра.

      – Но у Огюстена нет родных.

      Мириам смотрит на меня, ожидая подтверждения этой информации. Я опускаю глаза.

      – Было бы грустно, – продолжает Пегар, – оставить его в одиночестве после такого потрясения. Что же касается комиссара Терлетти, то он меня хорошо знает и прислал сюда, чтобы я занялся Огюстеном. Позвольте представиться: