Закат над лагуной. Встречи великого князя Павла Петровича Романова с венецианским авантюристом Джакомо Казановой. Каприччио. Сергей Цейтлин

в мире.

      – Венеция старается развивать отношения с представителями всех конфессий, – отметил Пезаро, опережая Казанову. – Мы убеждены, что Бог после сотворения мира решил его оставить свободным, не вмешиваясь в течение земных событий.

      – Деизм! – обрадовался цесаревич, заметив с моста, как постепенно начинали концентрироваться водяные пары. – У нас Ломоносов был деистом. О, феноменальная натура! Равных ему нет. Как же его потом Синод достал за это вольнодумство.

      – Да, но, к счастью, ваши монархи, – сказал Пезаро, – по крайней мере нынешняя императрица, являются просвещенными монархами и знают, где должно кончаться влияния церкви.

      – Несомненно, просвещенная монархия – это наилучший политический строй. Я не люблю никакую гомогенизацию, предпочитая, чтобы сливки поднимались ввысь! – по-ребячьи улыбнулся Казанова, наблюдая реакцию дам. – Но, к сожалению, не все монархи будут просвещенными.

      – Почему?

      – Потому что человек не слушает то, что говорит ему его разум. Он поступает так, как диктует ему совокупность его эмоций – его душа. А в этой области, разумеется, мы все очень разные.

      – Не знаю, синьор Казанова, не знаю, – цесаревич спустился с моста, но одну ногу оставил на нижней ступени. – По-моему, разум учит человека быть порядочным, внимательным, он побуждает его к гражданской ответственности.

      – О, если было бы так, Ваше Сиятельство. Если было бы так…

      – Так и есть.

      – Вы сейчас сказали, «учит человека быть порядочным».

      – А разве нет?

      – Это тот же самый разговор, который я когда-то вел с месье Вольтером.

      – Что?! – восторженно вскрикнули русские.

      – Это тот же самый разговор, – повторил Казанова, насторожившись, – который я когда-то вел с месье Вольтером.

      – Что?! – воскликнули гости еще громче.

      Казанова попятился назад, испугавшись и не поняв, почему вся русская делегация вдруг хлынула на него и прижала к парапету так, что он едва не перевернулся и не упал в канал.

      – Я не понял… простите… я что-то не то сказал?

      Русские, особенно дамы, пожирали его выпученными глазами. Даже Пезаро испугался этого внезапного возбуждения.

      – Вы… Вы… Вы знали Вольтера? – спросил маленький цесаревич, проталкиваясь вперед из свиты. – Франсуа Мари Аруэ?

      – Да.

      – Это же… это же… просто невероятно! – томно вздохнула к небу мадемуазель Нелидова.

      – О, Кандид, мое очарование! – млела мадам Борщова.

      – То есть… то есть вы его видели? – растерялся Куракин. – Воочию?

      – Да, граф, – Казанова перевел дух.

      – Не может быть. Просто не может быть, – качала головой графиня дю Нор.

      – Клянусь вам, господа.

      – Ну-ну, расскажите тогда, – цесаревич чуть не подпрыгнул, не зная, куда девать свои руки. – Где же это было? В Париже? В Лондоне? Или, может быть, месье Вольтер побывал в Венеции? Поделитесь. Avanti!