Истории для девочек (сборник). Лидия Алексеевна Чарская

Юлико, – шепнула я ему, – перестань, это может дурно кончиться для тебя!

      – Да как же она смеет так относиться ко мне, природному грузинскому князю!

      – Да какой ты князь! – недобро рассмеялась Зара. – Разве такие князья бывают? Вот наиб – князь… видный, высокий, усы в палец, глаза как у орла… А ты маленький, потешный, точно безрогий горный козел с переломанными ногами.

      И все три девушки, довольные остротой подруги, залились громким смехом.

      Что-то кольнуло мне в сердце. Жалость ли то была или просто родовитая гордость, не позволяющая оскорблять в моем присутствии члена семьи Джаваха, но, не отдавая себе отчета, я близко подошла к Заре и крикнула ей, заглушая ее обидный смех:

      – Стыдись, Зара! Или в лезгинском ауле забыли обычаи гостеприимства Дагестанской страны?

      Зара вся вспыхнула и смерила меня взглядом. На минуту воцарилось молчание. Потом она подхватила со злым смехом:

      – А ты чего заступаешься за этого ощипанного козленка?.. Или он уделяет тебе от своего богатства? Или ты служишь унаиткой[46] в сакле его бабки?

      Это было уже слишком… Моя рука невольно схватилась за рукоятку кинжала, висевшего на поясе. Однако я сдержалась и, чувствуя, как бледнею от оскорбленной гордости и гнева, твердо произнесла:

      – Знай, что никогда ничем нельзя подкупить княжну Нину Джаваху!

      – Княжну Нину Джаваху, – как эхо повторил за мною чей-то голос.

      Живо обернувшись, я увидела маленького, сгорбленного желтого старика в белой чалме и длинной мантии. Что-то жуткое было в выражении его острых глаз, скользивших по нашим лицам. Это был мулла. Завидев его, все девушки разом встрепенулись и опустили головы в знак уважения. А я не без тайного волнения смотрела на заклятого врага моего отца, на человека, громившего мою мать за то, что она перешла в христианскую веру, несмотря на его запрет.

      – Приблизься, христианская девушка… – чуть внятным от старости голосом произнес он.

      Я подошла к нему и смело взглянула в его глаза.

      – Хороший, открытый взгляд… – произнес он, кладя мне на лоб свою тяжелую руку. – Да останется он, волею Аллаха, таким же честным и правдивым на всю жизнь… Благодаренье Аллаху и Пророку, что милосердие их не отвернулось от дочери той, которая преступила их священные законы… А ты, Лейла-Зара, – обратился он к девушке, – забыла, должно быть, что гость должен быть принят в нашем ауле, как посол великого Аллаха!

      И, сказав это, он пошел, опираясь на палку.

      Когда вечером я спросила дедушку Магомета, что значит эта любезность старого муллы, он сказал тихим, грустным голосом:

      – Я говорил, дитя мое, с муллою. Он слышал твой разговор и остался доволен твоими мудрыми речами в споре с нашими девушками. Он нашел в тебе большое сходство с твоею матерью, которую очень любил за набожную кротость в ее раннем детстве. Много грехов отпускается той матери, которая сумела сделать своего ребенка таким, как ты!

      В тот же вечер мы уехали. Все население Бестуди высыпало нас провожать.

      – Прощай,

46

Унаи́тка – крепостная служанка, рабыня.