Штурм Грозного. Анатомия истории терцев. Владимир Коломиец

зноем грудь жадно захватывает в себя напитанный ароматами воздух, когда расслабленные части тела получают снова бодрость и силу. В душу человека проникает тогда какое-то тихое, светлое, невыразимо-сладостное ощущение. Все, что таилось в глубине сердца черного, эгоистичного – желчь, накопленная рядом неудач, безысходная тоска, мрачное чувство несбывшихся надежд, – все это уносится. Беспокойные порывы мысли затихают, уступив место безмятежному созерцанию и спокойному мечтанию.

      После долгого утомительного пути посольский отряд выбрался на обширную поляну и расположился на ночлег.

      Только в середине второго дня посольство Щепотьева подошло к Тереку, где располагалась гребенская станица. Широкий в низовьях Терек плавно катил к Каспию свои мутно-желтые воды. По обе стороны реки тянулся густой лес, над рекой тучами носились вспуганные появлением людей кряквы, нырки, с трудом поднимались тяжелые, отъевшиеся в заводях гуси.

      – А место казаки выбрали удачное, – заметил князь Олексич, рассматривая местность и что-то записывая себе в тетрадь.

      – Вон там проходят два хребта – Сунженский и Терский. А здесь пролегает важный караванный путь с Крыма до Дербента и из Кабарды к Каспию.

      – И кто это их надоумил? – удивленно спросил Щепотьев, и сам же ответил. – Ладно, приедем в станицу, расспросим.

      У берега из воды, как сплетенные змеи, высовывались корневища склонившихся над рекой деревьев. Чинары, карагач, дикая груша и дуб закрывали небо. Здесь располагался казачий пост, который охранял одну из перелаз[19] через Терек.

      – Ух, и страшно же здесь, – говорил кто-то из сопровождавших, оглядывая мрачную, вековую, еще не тронутую топором чащу – И как тут только люди живут? Темь да вода, а вокруг туземцы.

      – Ничего, живем тут уже много лет, не жалимся, – отвечал появившийся откуда-то казак-сторож. – Конечно, пройдет какая оказия али кто через переправу – все веселей.

      – Страшная вода, – продолжал тот же сопровождающий. – Гляжу на эту реку, и страх берет! Сама темная, сверху тихая, а внутри, говорят, быстрина огромная.

      – И много вы понимаете, – пренебрежительно сказал второй казак. – Батюшка-Терек – отец наш родной! Без него нам, казакам, смерть. Он и поит, и кормит нас. А уж если рассерчает, то действительно зверь. Да вы его такого и не видели. Это он такой в ростепель, весной, когда снега тают.

      – А все-таки страшная эта река, – поддержал сопровождающего его товарищ. – Злая, как и все тут, на Кавказе. То ли дело наши – что Москва-река, что Клязьма али Ока. Тихие, спокойные, ласковые.

      Депутация Щепотьева в окружении вооруженных людей, которые называли себя гребенскими казаками, въехала в станицу. Окруженная плетнем, засыпанным землей, колючим кустарником и рвом, она представляла из себя небольшую крепость. В воротах наблюдательная вышка и колокол, который не переставал издавать протяжный звон.

      Пока двигались мерной поступью, Щепотьев насчитал более ста домов, крытых камышом, они передами глядели на улицу,

19

Перелаз – переправа, брод (авт.).