Книга осенних голосов. Антология

яблонь мая

      Страсть Весны к дорогим нарядам.

      Мне хотелось… и так до смерти:

      Мы вдвоем – только наша пьеса.

      Осень, что ты молчишь? Ответь мне!

      – Я тебя не люблю, принцесса…

      Под сурдинку

      Не здороваешься. Не хочешь. Или, может, не узнаешь

      Среди лиц пассажиров прочих,

      что выходят – кто в ночь, кто – в дождь.

      В гуще сутолоки вокзальной я одна – продолженье стен.

      Под сурдинку срастаюсь с тайной городских эшафотов, сцен,

      Желтых окон (обойм каркасных). Все от крика саднит гортань.

      Нас тут много: усталых, грязных, одиноких, забытых Ань

      В общем теле. Влюбленность штаммы

      разрубает как скифский меч:

      Часть меня вырастает в шрамы обескрыленных голых плеч,

      Часть другая огня из камня ждет уже испокон веков

      (Не дождется). На этой псарне ты с другими свой делишь кров:

      Посучистей и позадорней, повизгливей и посмелей.

      А в моей ненормальной норме не хватает лишь двух нулей

      На табло, будто вдруг нарочно стал весь мир на меня похож.

      Не здороваешься. Не хочешь. Или, может, не узнаешь…

      Слуги кармы

      И в каждом звуке, и в каждой строчке,

      и в абсолюте моей надежды

      Тебя раздаривать по кусочкам.

      И разделить, и рассеять между

      Систем, галактик, планет, материй

      дорогой звездной, геномом ночи

      Тебя… Сберечь в проводах артерий

      и в каждом звуке, и в каждой строчке.

      Пусть все стенают, пусть хором льются,

      пусть жажда мучит при легком вздохе:

      Они не знают, над чем смеются,

      не понимают, что даже крохи

      Твоих улыбок, прикосновений,

      случайных взглядов – дороже жизни.

      В моем желудке – клубок снарядов,

      с восходом солнца все ненавистней

      Мне мир. Готова взорваться.

      Прахом по снам чужим разлететься.

      Веришь,

      Я управлять научилась страхом.

      Но одиночество не измеришь…

      Не отвинтишь, не поставишь в угол,

      не спрячешь в подпол. На самом деле

      Мы лишь блуждаем в театре кукол

      с тугой веревкой у самой шеи.

      Мы – не скитальцы, мы – слуги кармы.

      Мы, видно, сделали нечто в прошлом

      Такое, что не хотят экраны

      судьбы злосчастной неосторожно

      Нам показать и вдвоем оставить

      (в любви, в покое или в забвенье).

      Разлюбишь только, как тут же память

      тобою выстрелит в подреберье.

      Papillon

      Завернуться в плед, словно в желтый кокон,

      И забыть, что в город пришла весна.

      Я сижу у Бога почти под боком.

      Только он никак не дарует сна.

      Говорит, упряма была и ныла.

      Говорит, – прогонит меня взашей.

      И толпятся все, кем была любима,

      Пулеметной очередью в душе.

      Что просить у небес?

      Выдыхаешь и ждешь. Объявляют твой выход на сцену.

      Сотни