Порох непромокаемый (сборник). Александр Етоев

подслеповатыми фарами, нехотя поплелся вперед.

      Вел он себя непонятно, трамваи так себя не ведут: то делал громкий рывок, то намертво примерзал к рельсам, а то начинал раскачиваться – опасно, из стороны в сторону, дрожа все мельче и мельче и судорожно дребезжа стеклами.

      Я посмотрел на номер. Номер был почему-то тринадцатый. Удивиться я как следует не успел, потому что водил глазами – высматривал по сторонам Женьку.

      Я еще продолжал надеяться, что Женька все-таки подойдет.

      Вагон с несчастливым номером остановился напротив нас. Всхлипнула гармошка дверей, прорезиненные мехи сложились, и улица откликнулась эхом.

      Из трамвая никто не вышел, а входить в него было некому. Я вздохнул, надо было возвращаться домой. Сейчас вагончик уедет, помашу ему на дорожку ручкой и тоже тронусь – поздно уже.

      Но трамвай будто в землю врыли. Или кончился в проводах ток. И людей в трамвае было не видно, лишь неясно маячила впереди кукольная фигурка вагоновожатого. Двери были раскрыты настежь, и я решил заглянуть. Подошел, залез на ступеньку, сунул краешек глаза внутрь. И почувствовал толчок в спину. Двери за мной закрылись.

      – Все, пионер, приехали. Конечная остановка, – сказал мне знакомый голос.

      И день превратился в ночь.

      18

      В ночи горели два спичечных неподвижных глаза. Сколько было времени, я не знал. Пахло камнем, сырой землей и почему-то нашей школьной столовой.

      Два глаза пододвинулись ближе. Я протянул к ним руку и почувствовал шершавую кожу. Я узнал черепаху Таню.

      – Где мы? – спросил я ее и испугался своего голоса. Было в нем что-то чужое, но Таня его узнала и лизнула меня ниточкой языка.

      Я взял ее на ладонь и погладил островок панциря. Вдвоем было не так страшно – даже в этой неживой темноте.

      Я прислушался – где-то пела вода. Значит, жизнь в этом мире есть.

      – Будем искать выход. Идем, – сказал я веселым голосом, чтобы она не думала, что я трушу.

      И мы пошли: она – у меня в руке, я – растопыренной пятерней тыча наугад в темноту.

      Скоро мы увидели свет: маленький, чуть заметный, будто его прятали в кулаке.

      Запахло водой и ветром.

      Мне сразу сделалось хорошо, и я зашагал быстрее.

      Когда мы дошли до света, радости моей поубавилось. Перед нами была грубая гранитная стенка и бойница величиной с носовой платок. В бойницу летели брызги и таяли на железных прутьях, которые ее сторожили.

      За стеной плескалась вода. Фонтанка, я узнал ее сразу – по голосу ленивой воды.

      А свет, к которому мы пришли, был желтой тенью зажженных на берегу фонарей.

      Я даже определил место, где мы сейчас находились: примерно, между Климовым переулком и въездом на Египетский мост.

      Моста отсюда было не разглядеть – слишком узкой была дырка в граните и мешали отсветы на воде. Египет тоже скрывал туман и загораживала дымка береговых тополей.

      Что делать, размышлял я. Стоять здесь, смотреть на Фонтанку и ждать случайного катера? А дальше? Ну будет этот случайный