Граф Брюль. Юзеф Крашевский

королевский, – сказал паж.

      – Да, но ведь король куда крепче меня.

      Табак оказал свое действие, старик начал что-то бессвязно бормотать; затянулся еще раза два, и трубка выпала из его рук, он опустил голову на грудь и, завалив ее на бок, немилосердно захрапел. Из полуоткрытого рта вылетали самые разнообразные и неприятные звуки.

      Брюль некоторое время посмотрел на него, затем улыбнулся тихо, на цыпочках подойдя к дверям, вышел в коридор, где пробыл немного, и побежал в переднюю короля.

      Здесь его задержал молодой изящный юноша в костюме пажа. В нем проглядывал барич. Это был граф Антоний Мошинский. Его нельзя было не заметить между другими пажами короля благодаря его белому личику и черным волосам. Черты лица его были хотя и не особенно красивые, но выразительные; аристократическая же осанка и немного ненатуральные манеры делали его весьма заметным. Он вместе с Сулковским долгое время служил при королевиче, теперь же на время был определен к королю Августу II, который, как поговаривали, любил его ловкость и ум. Ему предсказывали тогда блестящую карьеру.

      – Брюль, – спросил он, – где ты был?

      Паж как будто колебался, не зная, что сказать.

      – В маршалковской зале.

      – Теперь ведь твое дежурство?

      – Знаю, но ведь я не опоздал, – и он взглянул на часы, стоящие в углу.

      – А я думал, что мне придется дежурить за тебя, – прибавил Мошинский, смеясь и переступая с ноги на ногу.

      По лицу Брюля пробежало что-то вроде тени, но оно тотчас же прояснилось.

      – Граф, – кротко сказал он, – вам, фаворитам короля, позволительно опоздать на час и на свои места поставить другого, но мне, бедному и выслуживающемуся, это было бы непростительно.

      При этом он очень низко поклонился.

      – Я не раз заменял других, меня же – никто.

      – Ты хочешь сказать, что никто не в состоянии заменить тебя? – прервал Мошинский.

      – Граф, к чему смеяться над бедным невеждой? Я еще учусь тому, что вы давным-давно постигли. – И он опять низко поклонился.

      Мошинский подал ему руку.

      – С вами, – сказал он, – опасно сражаться на словах, я предпочел бы на шпагах.

      Брюль тихо и скромно отвечал:

      – Я ни в чем не признаю себя выше вас.

      – Ну, желаю всего хорошего, – сказал Мошинский. – Теперь наступает час вашего дежурства, до свидания. – Говоря это, он вышел из передней.

      Брюль вздохнул свободнее. Тихо подошел он к окну и стал в него равнодушно смотреть на двор, вымощенный каменными плитами и имеющий вид громадной залы. Прямо перед окном, в которое он смотрел, сновало множество занятых и деятельных слуг и приближенных короля. Военные в роскошных латах и мундирах, камергеры в кафтанах, шитых золотом, камердинеры, лакеи и бесчисленное множество людей, составлявших двор короля, суетились и бегали. Несколько носилок стояло у лестницы, а носильщики, одетые в желтые платья, ожидали своих господ[4]; далее несколько изящных экипажей и верховые лошади в немецкой или польской сбруе; тут же стояли гайдуки в ярко-красных костюмах и казаки.

4

Довольно долго в Польше у знати существовал обычай ездить по городу не в экипажах, а в так называемых лектыках, то есть роскошных носилках, которые несли четыре, шесть или восемь носильщиков. Если же выезжали в экипаже, то впереди бежал обыкновенно один или несколько скороходов.