Граф Брюль. Юзеф Крашевский

землю, – находится в невменяемом состоянии.

      – Если ты найдешь его умирающим, и даже тогда приведи его ко мне! – крикнул король. – Пусть прежде исполнит свою обязанность, а потом умирает, если хочет.

      Брюль опять стремительно побежал в кабинет, посмотрел на спящего, улыбнулся и вернулся к королю. Гнев короля возрастал, глаза пылали и лицо побледнело, что было самым скверным признаком. Когда этот король-силач совершенно бледнел, тогда все окружающие его дрожали от страха[5].

      Брюль, не говоря ни слова, остановился у дверей.

      – Паули! – крикнул король, топая ногой.

      – Советник Паули находится в…

      – Пьян? – прервал король. – Противное животное! Не мог даже на несколько часов воздержаться от вина. Облить его водой! Сведите его к фонтану и дайте ему уксусу. Пусть доктор даст ему какое-нибудь лекарство и протрезвит его хоть на час, а потом пусть себе издыхает эта скотина!

      При этом король сердито топал ногой.

      Брюль опять выбежал и при помощи слуги пробовал разбудить Паули, но тот был неподвижен, как бревно: никакой врач, кроме времени, не был бы теперь в состоянии привести его в себя. Тогда Брюль тихо, медленно стал возвращаться назад, думая о чем-то; казалось, в нем происходила внутренняя борьба; он как будто бы колебался, боялся чего-то и что-то соображал. Остановившись у дверей, он некоторое время не решался войти и, только набожно вздохнув, нажал ручку двери.

      Король стоял посреди комнаты в выжидательной позе с бумагами в руках, губы у него были сжаты, брови сдвинулись, образуя складку на лбу.

      – Паули!

      – Нет никакой возможности разбудить его.

      – Черт бы его побрал! Но депеши, кто мне напишет депеши… слышишь?

      – Ваше величество, – промолвил Брюль, согнувшись вдвое и сложив руки на груди, – ваше величество, велика, почти преступна моя дерзость, простите ее великодушно; я знаю, что это безумно с моей стороны, но любовь моя к вашему величеству и глубокое почтение… Одним словом, ваше величество… я попробую составить депешу.

      – Ты? Молокосос!

      Брюль покраснел.

      – Ваше величество, испытайте меня.

      Август пристально посмотрел на него.

      – Хорошо, пойдем, – сказал он, направляясь к окну. – Вот письмо: прочти его и составь ответ, в котором был бы отказ, но отказ не должен быть так выражен, чтобы можно было понять, что он не положителен. Подай надежду, но не слишком ясно, заставь скорее догадаться. Понимаешь?

      Брюль поклонился и, взяв письмо, хотел с ним выбежать из кабинета.

      – Куда? – остановил его король и, указывая рукою на кресло, прибавил: – Садись сюда и пиши тут сейчас.

      Паж поклонился еще раз и присел на краю дивана, обтянутого шелковой узорчатой материей, движением руки отбросил манжеты, нагнулся над бумагой, и перо начало бегать по ней с такой быстротой, что даже король улыбнулся.

      Август с любопытством внимательно посматривал на этого красивого мальчика, который составлял депешу, как будто записочку к возлюбленной.

      Жестоко ошибся бы тот, кто бы подумал, что, исполняя столь важное

5

Август II отличался необыкновенной силой, которая вошла в поговорку. Однажды в дороге у его лошади отвалилась подкова. Остановившись у кузницы, он велел кузнецу сделать новую. Но когда тот принес ее, то Август, взяв в руки, свободно переломил ее, то же случилось со второй и третьей и только четвертую он не мог сломать. Тогда он дал кузнецу талер, но тот, улыбнувшись, переломил его; король дал другой, третий, четвертый, но кузнец продолжал ломать и их и только тогда остановился, когда Август дал ему сразу несколько.