Граф Брюль. Юзеф Крашевский

подошел еще ближе и довольно суровым голосом сказал:

      – Что вы здесь делаете?

      – Отдыхаем, – отвечал сидящий на земле. – Разве здесь запрещено отдыхать путешественникам?

      Голос был кроткий, а манера разговора указывала на человека образованного.

      – В нескольких десятках шагов отсюда двор его величества и сам король.

      – Разве мы можем ему помешать? – проговорил опять сидящий на земле, на которого это известие не произвело никакого впечатления.

      – Но ведь вы сами себе можете повредить, – живо сказал Брюль. – Какой-нибудь ловчий может вас здесь накрыть и предположить какой-нибудь злой умысел с вашей стороны.

      Ответом на эти слова был кроткий смех сидящего на земле, который затем встал и вышел из густой тени, бросаемой листвой деревьев. Это был юноша с прекрасной и благородной осанкой, с длинными волосами, падающими в кудрях на плечи. По платью легко было догадаться, что это студент одного из немецких университетов. Он не имел на себе никаких отличительных знаков, но простое платье, длинные сапоги, выглядывающая из кармана книжка и шапочка, какую обыкновенно носили студенты, отлично указывала на его звание.

      – Что вы здесь делаете? – повторил Брюль.

      – Мы отправились путешествовать, чтобы почтить Бога в природе, чтобы подышать воздухом лесов и тишиной их, сделать душу более способной молиться, – тихо сказал юноша. – Ночь нас здесь застала: о короле же и о его дворе мы ничего не знали, если бы не долетал сюда временами шум пирующих охотников.

      Как сами слова, так и тон голоса стоящего перед ним поразил Брюля. Этот человек принадлежал какому-то другому слою общества; но, во всяком случае, не тому, к которому его можно было причислить на первый взгляд.

      – Вы позволите, – спокойно прибавил студент, – чтобы вам, как имеющему здесь какую-то власть, я отрекомендовал себя? Я Николай Людовик, граф и владелец Цинцендорфа и Поттендорфа, а в данную минуту ищущий источник мудрости и света, путешественник, заблудившийся на бездорожье света.

      Он поклонился.

      Услыхав эту фамилию, Брюль взглянул на студента внимательнее. Вечерний свет и легкий блеск восходящей луны осветили красивое лицо говорящего.

      С минуту оба стояли молча, как бы не зная, на каком языке им говорить.

      – Я Генрих Брюль, паж его величества. – И он чуть заметно поклонился Цинцендорф смерил его глазами.

      – А!.. Мне вас очень жалко, – вздохнул он.

      – Как «жалко», почему? – спросил изумленный паж.

      – Потому что быть придворным – это быть невольником, быть пажом – это быть слугой, и хотя я уважаю нашего государя, но предпочитаю посвятить свою жизнь Господу на небесах, царю всех царей и жить любовью Иисуса Христа Спасителя. Именно вы нашли нас, тихо молящимися, так как мы старались соединиться с Господом, который пролил за нас свою кровь.

      Брюль так был изумлен, что сделал шаг назад, как будто принял юношу за сумасшедшего, так как