Моя собака любит джаз (сборник). Марина Москвина

мне нравится ваша кухня, – вдруг вымолвил Василий Васильевич.

      Он казался толстяком среди нас. Мы все суховатые, голубоватого цвета, как бабушки обветшалые.

      – Понимаете, – говорит, – люди в пищу стараются употреблять то, что устоялось веками. Русские любят пареное, другие национальности любят рыбу. Но я ценю эксперимент во всём. Даже в такой рискованной области, как кулинария.

      – Я тоже так считал, – крикнул папа, – пока у меня фигура не стала как у какой-то букашки!

      – Я тебе изменю меню, – пообещала мама.

      – Не слушайте никого, – сказал Василий Васильевич. – Когда человек ест вашу пищу, его ничто не может остановить – даже целящийся из револьвера бандит.

      – Да у неё образ жизни грудного ребёнка! – крикнул папа.

      – Люблю тёплый семейный круг, – Василий Васильевич встал из-за стола. – Это немного похоже на рай.

      – Я хочу быть старой джазовой певицей, – сказала мама.

      Через два дня он позвонил нам по телефону.

      – Я простудил шею, – произнёс он слабым голосом. – И снаружи. И изнутри. Аспирин!!! Аспирин!!! Аспирин… – Василий Васильевич пробормотал адрес и повесил трубку.

      А мы – я и папа – отправились его навещать. Он встретил нас в полумраке со щетиной на щеках. Окно занавешено. Света не зажёг. Картины у него – приключения какого-то Пэрдо, который живёт в военных лагерях.

      Папа говорит:

      – Это вы сами нарисовали?

      – Сам.

      – Красиво, – сказал папа.

      Василий Васильевич пожал ему руку:

      – Вы единственный, кто понимает меня, – сказал он.

      Папа молча натёр ему шею скипидаром.

      Потом мы немного посидели у окна, глядя как зажигаются звёзды. Я спел им две песни собственного сочинения: «Наша жизнь сплошная горечь» и «О, швабра, швабра, где моя любовь?»

      Василий Васильевич обнял меня и прижал к своей груди.

      – Не беда, что ты двоечник, Антонов, – сказал он. – Поэту не нужна математика. Поэту вообще ничего не нужно: всё остальное только заботы – история, природоведение, русский…

      Когда мы уходили, папа спросил:

      – Вам правда нравится, как готовит моя Люся? Кроме шуток?

      – Нет, – ответил Василий Васильевич. – Но я почувствовал к ней такую симпатию! Я никогда не скажу ей ничего неприятного, хотя я очень привередлив в еде.

      – Но послушайте, – зашептал папа с горящим взором. – Девять лет я прошу её не резать ножом, который даёт ржавый запах. У неё нос не работает совсем, а у меня нюх как у английского сеттера. Нет, она всё равно будет резать вонючим ножом, доводя меня до исступления.

      – Тут надо что? – Василий Васильевич сделал огромную паузу. – Унять обоняние.

      Вскоре он выздоровел, и мы пригласили его к нам в Уваровку. Ещё было только начало сентября, он бродил по огороду, высматривая, как живут в палых листьях жабы, и со счастливой улыбкой в мисочку собирал черноплодную рябину.

      – Надо замотаться шарфом, – посоветовал ему папа, – у вас очень