Моя собака любит джаз (сборник). Марина Москвина

сказал Сергей Анатольевич. – А ты, Косолруков, не боишься крокодила?

      – Нет, – ответил Косолруков безо всякого сомнения.

      – И ты мог бы всю ночь с глазу на глаз просидеть с ним в одном помещении? – спрашивает Сергей Анатольевич, а сам так пронзительно смотрит.

      – Пионеры – смелости примеры! – слегка поёживаясь от этого взгляда, ответил Косолруков.

      – Тогда вперёд! – сказал Сергей Анатольевич и снял со стула сумку. – Мой друг Саша Кац работает в зоопарке заведующим отделом рептилий. Я попрошу, и он оставит Косолрукова наедине с самцом нильского аллигатора.

      – Я не могу сегодня, – сказал Косолруков.

      – А завтра?

      – Завтра не могу!

      – А послезавтра?

      – Послезавтра тоже!..

      – А послепослезавтра?..

      Вот так нас всех приняли в пионеры.

      Моя собака любит джаз

      Для меня музыка – это всё. Только не симфоническая, не «Петя и волк». Я её не очень. Я люблю такую, как тогда играл музыкант на золотом саксофоне.

      Мы с моим дядей Женей ходили в Дом культуры. Он врач-ухогорлонос. Но для него музыка – это всё. Когда в Москву приехал один король джаза – негр, все стали просить его расписаться на пластинках. А у дяди Жени пластинки не было. Тогда он поднял свитер, и на рубашке фломастером король джаза поставил ему автограф.

      А что дядя Женя творил на концерте в Доме культуры! Свистел, кричал, аплодировал! А когда вышел музыкант в соломенном шлеме, зелёных носках и красной рубашке, дядя Женя сказал:

      – Ну, Андрюха! Толстое время началось.

      Я сначала не понял. А как тот отразился, краснозолотой, в чёрной крышке рояля! Как начал разгуливать по залу и дуть, дуть напропалую в свой саксофон!.. Сразу стало ясно, что это за «толстое» время.

      Зрители вошли в такой раж, что позабыли все приличия. Вытащили дудки, давай дудеть, звенеть ключами, стучать ногами, у кого-то с собой был пузырь с горохом!

      Музыкант играл как очумевший. А я всё хотел и хотел на него смотреть. Там всё про меня, в этой музыке. То есть про меня и про мою собаку. У меня такса, его зовут Кит. Я за такую собаку ничего бы не пожалел. Она раз пропала – я чуть с ума не сошёл, искал.

      – Представляешь? – говорит дядя Женя. – Он эту музыку прямо на ходу сочиняет. Всё «от фонаря». Лепит что попало!

      Вот это по мне. Веселиться на всю катушку. Самое интересное, когда играешь и не знаешь, что будет дальше. Мы с Китом тоже – я бренчу на гитаре и пою, а он лает и подвывает. Всё без слов – зачем нам с Китом слова?

      – И у меня были задатки, но их не развивали, – сказал дядя Женя. Он стоял в очках, в галстуке, с портфелем-дипломатом.

      – Я в школе, – говорит, – считался неплохим горнистом. Я мог бы войти в первую десятку страны по трубе.

      – А может, и в первую пятерку, – сказал я.

      – И в первую тридцатку мира!

      – А может, и в двадцатку, – сказал я.

      – А стал простой ухогорлонос.

      – Не надо об этом, – сказал я.

      – Андрюха! –