Век мой, зверь мой (сборник). Осип Мандельштам

продолжалась она керосиновой мягкою копотью.

      Где-то на даче потом в лесном переплете шагреневом

      Вдруг разгорелась она почему-то огромным пожаром сиреневым…

      – Нет, не мигрень, но подай карандашик ментоловый, —

      Ни поволоки искусства, ни красок пространства веселого!

      Дальше, сквозь стекла цветные, сощурясь, мучительно вижу я:

      Небо как палица грозное, земля словно плешина рыжая…

      Дальше – еще не припомню – и дальше как будто оборвано:

      Пахнет немного смолою да, кажется, тухлою ворванью…

      – Нет, не мигрень, – но холод пространства бесполого,

      Свист разрываемой марли да рокот гитары карболовой!

* * *

      Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,

      За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.

      Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,

      Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда.

      И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый,

      Я – непризнанный брат, отщепенец в народной семье —

      Обещаю построить такие дремучие срубы,

      Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.

      Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи —

      Как, прицелясь насме́рть, городки зашибают в саду, —

      Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе

      И для казни петровской в лесах топорище найду.

      Канцона

      Неужели я увижу завтра —

      Слева сердце бьется – слава, бейся! —

      Вас, банкиры горного ландшафта,

      Вас, держатели могучих акций гнейса?

      Там зрачок профессорский орлиный, —

      Египтологи и нумизматы —

      Это птицы сумрачно-хохлатые

      С жестким мясом и широкою грудиной.

      То Зевес подкручивает с толком

      Золотыми пальцами краснодеревца

      Замечательные луковицы-стекла —

      Прозорливцу дар от псалмопевца.

      Он глядит в бинокль прекрасный Цейса —

      Дорогой подарок царь-Давида,

      Замечает все морщины гнейсовые,

      Где сосна иль деревушка-гнида.

      Я покину край гипербореев,

      Чтобы зреньем напитать судьбы развязку,

      Я скажу «села» начальнику евреев

      За его малиновую ласку.

      Край небритых гор еще неясен,

      Мелколесья колется щетина,

      И свежа, как вымытая басня,

      До оскомины зеленая долина.

      Я люблю военные бинокли

      С ростовщическою силой зренья.

      Две лишь краски в мире не поблекли:

      В желтой – зависть, в красной – нетерпенье.

* * *

      Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.

      С дроботом мелким расходятся улицы в чоботах узких, железных,

      В черной оспе блаженствуют кольца бульваров.

      Нет на Москву и ночью угомону,

      Когда покой бежит из-под копыт…

      Ты скажешь: где-то там, на полигоне,

      Два клоуна засели – Бим и Бом,

      И в ход пошли гребенки, молоточки,

      То