Век мой, зверь мой (сборник). Осип Мандельштам

мещет

      В берег теплый хрящ морей.

      И с высокой сетки птичьей,

      От лазурных влажных глыб

      Льется, льется безразличье

      На смертельный твой ушиб.

      Нашедший подкову

      Глядим на лес и говорим:

      Вот лес корабельный, мачтовый,

      Розовые сосны,

      До самой верхушки свободные от мохнатой ноши,

      Им бы поскрипывать в бурю,

      Одинокими пиниями,

      В разъяренном безлесном воздухе.

      Под соленою пятою ветра устоит отвес, пригнанный к пляшущей палубе,

      И мореплаватель,

      В необузданной жажде пространства,

      Влача через влажные рытвины хрупкий прибор геометра,

      Сличит с притяженьем земного лона

      Шероховатую поверхность морей.

      А вдыхая запах

      Смолистых слез, проступивших сквозь обшивку корабля,

      Любуясь на доски,

      Заклепанные, слаженные в переборки

      Не вифлеемским мирным плотником, а другим —

      Отцом путешествий, другом морехода, —

      Говорим:

      И они стояли на земле,

      Неудобной, как хребет осла,

      Забывая верхушками о корнях,

      На знаменитом горном кряже,

      И шумели под пресным ливнем,

      Безуспешно предлагая небу выменять на щепотку соли

      Свой благородный груз.

      С чего начать?

      Всё трещит и качается.

      Воздух дрожит от сравнений.

      Ни одно слово не лучше другого,

      Земля гудит метафорой,

      И легкие двуколки

      В броской упряжи густых от натуги птичьих стай

      Разрываются на части,

      Соперничая с храпящими любимцами ристалищ.

      Трижды блажен, кто введет в песнь имя;

      Украшенная названьем песнь

      Дольше живет среди других —

      Она отмечена среди подруг повязкой на лбу,

      Исцеляющей от беспамятства, слишком сильного одуряющего запаха,

      Будь то близость мужчины,

      Или запах шерсти сильного зверя,

      Или просто дух чобра, растертого между ладоней.

      Воздух бывает темным, как вода, и всё живое в нем плавает как рыба.

      Плавниками расталкивая сферу,

      Плотную, упругую, чуть нагретую, —

      Хрусталь, в котором движутся колеса и шарахаются лошади,

      Влажный чернозем Нееры, каждую ночь распаханный заново

      Вилами, трезубцами, мотыгами, плугами.

      Воздух замешен так же густо, как земля:

      Из него нельзя выйти, в него трудно войти.

      Шорох пробегает по деревьям зеленой лаптой.

      Дети играют в бабки позвонками умерших животных.

      Хрупкое летоисчисление нашей эры подходит к концу.

      Спасибо за то, что было:

      Я сам ошибся, я сбился, запутался в счете.

      Эра звенела, как шар золотой,

      Полая, литая, никем не поддерживаемая,

      На всякое прикосновение отвечала «да» и «нет».

      Так ребенок отвечает:

      «Я дам тебе яблоко» или «Я не дам тебе яблока»,

      И лицо его точный слепок с голоса, который произносит эти слова.

      Звук