Моя система воспитания. Педагогическая поэма. Антон Макаренко

Чобот и… кто ж?

      – Сорока, – сказал Приходько.

      – Ага, и Сорока. Забирайтесь, говорю, все равно сеять не будете. А там черный такой, мабудь цыган… та вы его знаете… бац кнутом Чобота! Ну, Чобот ему в зубы. Тут, смотрим, Бурун летит с палкой. Я хватил коня за уздечку, а председатель меня за грудки…

      – Какой председатель?

      – Да какой же! Наш – рыжий, Лука Семенович. Ну, Приходько его как брыкнет сзади, он и покатился прямо в рылю носом. Я кажу Приходьку: сидай сам на сеялку – и пайшли и пайшли! В Гончаровку вскочили, там парубки на дороге, так куды?.. Я по коням, так галопом и вынесли на мост, а тут уже на мостовую выехали… Там остались наших трое, мабудь их здорово дядьки помолотили.

      Карабанов весь трепетал от победного восторга. Приходько невозмутимо скручивал цыгарку и улыбался. Я представил себе дальнейшие главы этой занимательной повести: комиссии, допросы, выезды…

      – Черт бы вас побрал, опять наварили каши!

      Карабанов был несказанно обескуражен моим недовольным видом:

      – Так они ж первые…

      – Ну, хорошо, поезжайте в колонию, там разберем.

      В колонии нас встретил Бурун. На его лбу торчал огромный синяк, и ребята хохотали вокруг него. Возле бочки с водой умывались Чобот и Сорока.

      Карабанов схватил Буруна за плечи:

      – Що, втик? От молодец!

      – Они за сеялкой бросились, а потом увидели, что ихнее не варит, так за нами. Ой, и бежали ж!

      – А они где?

      – Мы в лодке переплыли, так они на берегу ругались. Мы их там и бросили.

      – Ребята остались в колонии? – спросил я.

      – Там пацаны: Тоська и еще двое. Тех не тронут.

      Через час в колонию пришли Лука Семенович и двое селян. Хлопцы встретили их приветливо:

      – Что, за сеялкой?

      В кабинете нельзя было повернуться от толпы заинтересованных граждан. Положение было затруднительным. Лука Семенович уселся за стол и начал:

      – Позовите тех хлопцев, которые вот избили меня и еще двух человек.

      – Вот что, Лука Семенович, – сказал я ему. – Если вас избили, жалуйтесь куда хотите. Сейчас я никого звать не буду. Скажите, что еще вам нужно и чего вы пришли в колонию?

      – Вы, значит, отказываетесь позвать?

      – Отказываюсь.

      – Ага! Значит, отказываетесь? Значит, будем разговаривать в другом месте.

      – Хорошо.

      – Кто отдаст сеялку?

      – Кому?

      – А вот хозяину.

      Он показал на человека с цыганским лицом, черного, кудлатого и сумрачного.

      – Это ваша сеялка?

      – Моя.

      – Так вот что: сеялку я отправлю в район милиции, как захваченную во время самовольного выезда на чужое поле, а вас прошу назвать свою фамилию.

      – Моя фамилия? Гречаный Оноприй. На какое чужое поле? Мое поле. И было мое…

      – Ну, об этом не здесь разговор. Сейчас мы составим акт о самовольном выезде и об избиении воспитанников, работавших на поле.

      Бурун выступил вперед:

      – Это