Песнь тунгуса. Олег Николаевич Ермаков

к зимовью. Шел и думал, что надо будет узнать про эту птицу… И мгновенно вспомнил, что такой же момент был. Был? Да когда?

      Подходя к зимовью, он припомнил, что так же вот ходил за водой на заснеженном берегу, когда они отправились вытаскивать рыбацкий катер, и заметил в зимней реке птицу, шныряющую под водой, быстро-быстро бегущую в кипящих струях по камням. И тогда он тоже хотел узнать, что это за птица. Аверьянов разъяснил: оляпка. Но прежде он увидел краем глаза солдата с чемоданчиком, в шинели, в зимней шапке, с офицерской кокардой, как это заведено у дембелей. Это был Миша Мальчакитов. И сейчас… сейчас он тоже покосился в одну сторону, потом в другую, чувствуя холодок на спине. Но возле зимовья никого не было.

      А в зимовье трещали дрова, стлался в воздухе сизый табачный дым и раздавались голоса. На столе лежала карта. Аверьянов водил по ней толстым пальцем, желтым от табака. Круглов и милиционеры внимательно следили за пальцем.

      Один из милиционеров предположил, что тело мог утащить зверь, медведь. Андрейченко рассмеялся своим неприятным, каким-то железным трескучим смехом: в такие моменты казалось, что звук воспроизводится в панцире, в музейном рыцарском панцире. У Андрейченко и в самом деле грудь посередине выступала таким клином.

      – Медведь, парень, – сказал он, пуская дым сквозь глянцевые желтые клыки, – следы не токо по зиме оставляет. А у нашего брата есть глаза, поверь. – И он направил себе в глаза растопыренные пальцы.

      Милиционер смущенно потер переносицу. Но тут ему на помощь пришел матерый рябой Круглов.

      – Так что ж глаза следопыта не разберут, в какую сторону удрал наш подопечный?

      Андрейченко слегка смутился, кашлянул в кулак.

      Круглов глядел на него пытливо.

      – На то и тунгус, – тише сказал Андрейченко. – Ходить умеет. Настоящий ходок не оставляет следов, соответствующе.

      – Надо было нам Шерифа взять, – откликнулся милиционер Семенов, поглаживая щетинистый округлый сытый подбородок. – Наш песик мигом схватил бы след хоть черта, хоть тунгуса, хоть самого господа бога.

      Послышались позывные, Аверьянов подвинул к себе «Карат». Центральный спрашивал о происходящем на Покосах. Аверьянов отвечал, что они планируют разделиться на две группы и пойти по тропе вдоль одной реки – по долине – и вдоль другой, что течет за скалистым гребнем. То есть получались такие полевые по северному и южному кругам. Только на этот раз полевые были не по учету зверей. Искателям нужны были хоть какие следы человека, Миши Мальчакитова. Скорее всего, объяснял лесничий, взлохмачивая свою пегую шевелюру сильной пятерней, парень по одной из этих троп и побежал… Он запнулся и поправился:

      – Ну, то бишь пошел…

      – Мог и побежать в шоке, – авторитетно подтвердил Семенов.

      – Если в шоке, то и должен бечь куда глаза глядят, – сказал второй лесник. – А не выбирать тропу.

      Он заварил чай. Надо было и поесть хорошенько, но уже кашу решили не варить, все-таки надеялись быстро настигнуть