Песнь тунгуса. Олег Николаевич Ермаков

писать в сумерках. Андрейченко ухмыльнулся, почесывая плечо почерневшей от солнца пятерней. Крепкая загорелая шея резко выделялась, крупно вырастая из тельняшки с ослепительными полосками. Это сейчас настала пора туманов, всю раннюю весну поселок, тайгу, море подо льдом заливало безудержное, крымское, как пишут в путеводителях, солнце.

      Андрейченко ступил на валун, присел, опустил в хлещущие струи реки чайник, тот почти мгновенно наполнился, вода потекла через носик. Шустов встал, подумав, что потом допишет. Вместе они поднимались к зимовью, бревенчатому домику у трех серебристых необыкновенно высоких кедров в три обхвата. «С девятиэтажный дом, наверное», – прикидывал Шустов, окидывая взглядом пышных гигантов.

      В зимовье Андрейченко поставил чайник на печку, подбросил дров, чайник сразу зашипел.

      – Как в бане уже, – сказал с неудовольствием милиционер Семенов, лежавший в майке на нарах, устеленных пахучими пихтовыми лапами с мягкими иголками.

      – Пар костей не ломит, – ответил Андрейченко и попросил входящего Шустова дверь не закрывать. – Строчит чего-то, – сказал он, кивая на молодого лесника.

      Милиционер посмотрел на лесника. Тот сел на нары напротив.

      – В смысле?

      – Хронику событий, соответствующе, пишет. Рапорт в высшие инстанции, – пояснил Андрейченко. Вообще словечко «соответствующе» было у него любимым, и он его всюду вставлял.

      Милиционер смотрел на лесника.

      – Дневник. Ну, записи, просто для себя, – неохотно объяснил Шустов, злясь на Андрейченко.

      – Моя Юлька тоже такое вела, сестренка, – сказал милиционер, – разноцветными карандашами буковки писала…

      Андрейченко засмеялся. Смех ржаво бился в его груди, сходящейся панцирем посередине.

      – Не, мои дочки только альбомы с фоточками делали, соответствующе, – сказал он.

      – В армии и я делал, – вспомнил милиционер.

      – Чего? – не понял Андрейченко.

      – Альбо-о-м, – ответил, потягиваясь с хрустом, милиционер.

      – Дембельский?

      – Ага, – сказал милиционер. – В Приморье службу тащил. В инженерных войсках. Понтоны наводили.

      – Так и наш лесник уже, соответствующе, к дембелю готовится! – воскликнул Андрейченко.

      – А тебе когда в СэА? – спросил милиционер.

      Андрейченко снова ржаво рассмеялся.

      – Парень косит, – сказал он.

      – В смысле? – спросил милиционер.

      – Погода нелётная, – буркнул Шустов, краснея, но в полутьме, озаряемой лишь всполохами дров сквозь щели железной печки, этого никто не увидел.

      Милиционер даже привстал.

      – А на нашем транспорте чё не полетел?

      – Так самолет ушел дальше, рейс на Улан-Удэ. А потом уже Светайла не принимала, – чувствуя себя прогульщиком-школяром, отвечал угрюмо Шустов.

      – Светайла – это кто такой?

      – Начальница аэропорта, – сказал Шустов.

      – Уехать-то можно было раньше, – проговорил Андрейченко, ухмыляясь. –