Расслоение. Хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965. Владимир Владыкин

трудодням получили за свой труд зерно. Несмотря на все трудности, жилось уверенно, хотя не всегда вволю ели хлеб, надо было продавать часть урожая, чтобы на вырученные деньги покупать одежду, мыло, соль, спички. Некоторые коммунарки вспоминали другое время, дореволюционное, и рассказывали молодёжи, выросшей уже после революции и гражданской войны. Тогда на господ работали больше и только на себя в последнюю очередь. Однако всего хватало, бары не очень погоняли, ведь с работой справлялись вовремя. Хотя мечтали о своём подворье, но и не без того успевали и дома, и на барщине. Тогда планы заготовок зерна не поднимали, сколько сжали, намолотили, столько и сдавали. Зато теперь пока шла страда, из района приезжали земотделовцы и накидывали лишние центнеры, что казалось, самим не хватит, да и на семена нечего будет оставлять. Но нет, Самохин убеждал, что нечего всё подчистую выгребать, чем коммунары будут кормиться и сеять и начальство его слушало. Однако всё же набавляли к уже выполненной норме, но не столь сильно.

      Коммуну «Пролетарская солидарность» переименовывали ещё дважды. Сначала в «16-й Партсъезд», а в 1935 году – в «Мировой Октябрь». А всё это нужно было для галочки. Были коммунарами, а стали колхозниками и будто от этого ускорилась работа. Тем не менее, как могли, старались. И как сменили коммуну на колхоз, так и руководство поменялось. Тогда председателем стал Влас Ефимович Петров, а бригадиром он назначил Ивана Филипповича Заморския. И к тем двум, что уже были, пригнали ещё три «Фордзона». И стадо выросло до четырёхсот коров, появился табун лошадей, имелась отара овец. Отелились первотёлки и давали до восемнадцати литров молока. Лучшая тогда доярка за сверхплановые надои от председателя Петрова получила в виде премии триста шестьдесят литров молока.

      – Для меня это была великая радость, – признавалась Антонина Георгиевна Егорова, тогда ещё совсем молодая доярка. – Я сдала государству в счёт продналога двести семьдесят литров. А девяносто продала на рынке. Правда, платили нам не деньгами, а «бонами». Это тоже были деньги. Но они выдавались только для покупки продовольственных и промышленных товаров.

      – А ты бы лучше молчала, Тонька, – сказала её напарница по ферме Анастасия Сергеевна Костенко.

      – Дак чего ж мне скрывать, если мы правда хорошо начинали, – удивлённо отозвалась Егорова.

      – Да то самое: скажут – хвастаешься! А чего хвастаться? Столько сдать молока. Да это, если хочешь знать, грабёж! – воскликнула возмущённо Костенко.

      – Ну, до войны мы неплохо жили. Хороший был председатель. Другой бы наши премии государству сдал бы, – сказала Василина Донцова, справная на вид женщина с уверенным в себе взглядом.

      – Да, правду, гутарит Настя! – заметила Елизавета Пронжило. – Потому он и премировал, чтоб отдали государству.

      – Ну чего вы языками мелите? – с обидой вопросила Антонина Егорова. – Сколько бы я тогда собирала молока, дети бы без