Расслоение. Хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965. Владимир Владыкин

и рассчитывал на зыбкую память народа, и потому понижение цен воспримет, как его несомненное благодеяние. И он оказался прав, поскольку и поныне в памяти народа он остался благодетелем. Так что, каким бы Сталин ни был тираном, он отдавал отчёт тому, что в коллективизацию почти полностью раскрестьянили деревню, разорил миллионы дворов, а кулаков, середняков и несговорчивых единоличников отправил на стройки социализма…

      «Если они дёшево не захотели отдать хлеб государству, – думал тогда Сталин, – а хотели только наживаться за счёт государства, то этого мы не могли им позволить. Личные интересы не должны быть выше государственных! Все князья и цари на Руси это хорошо понимали и потому крестьян, этих смердов вонючих, держали в чёрных рубахах, не давали им спуску. Кто говорил, что колхозы приравниваются к крепостному праву: Бухарин или Рыков? А вот Троцкий был готов продолжать военный коммунизм. Но мы ему не дали. Это уже средневековьем пахло, Троцкий метил крестьян в рабов обратить, мы заставили мужиков и баб коллективно работать, как было у них в общине. А Столыпин ещё раньше нас выгонял крестьян из общины, давал деньги и чтобы от своих деревень ехали подальше на отруба. Ленин боялся Столыпина-националиста, который замахивался на серьёзные реформы. До него мало кто на них решался пойти. И вот, когда его избрали премьером вместо Горемыкина, мы обсуждали с Лениным, как его убрать. А то стал мешать своими успехами революционному подъёму масс. Подавил революцию эсеров. На него покушались не раз, но мой главный сопэрник всех переиграл… Помещики были тоже против реформ Столыпина, мы бы его не поддержали, не одобрили. А тогда бы власти нам никогда не видать…

      Троцкий, этот каналья, искры метал, когда уезжал на Украину. Ленин, говорят, и приказал Лейбе найти подходящего в своих кругах человека. И кто-то предложил дурака Богрова, который боялся царя и его премьера, что начнут притеснять евреев, как отец царя Николая-кровавого. Хотя тот ни в кого не стрелял, и опять эти эсеры свинью подстроили Николаю, когда собрали толпу во главе пьяницы и авантюриста попа Гапона. Троцкий тогда доказывал, что это не он сделал, а сионисты, которые его, Троцкого, ненавидели. И оклеветали отщепенцем. Впрочем, они всех евреев-большевиков так и окрестили – отщепенцы. А я всегда считал, что этот поклёп для отвода глаз, а сионисты и революционеры одного поля ягода. Говорили, что Троцкого за Столыпина и ещё каких-то генералов сослали в Сибирь, откуда ему всегда удавалось бежать. Собственно, мне в этом тоже везло – пять раз бежал с помощью товарищей. Хотя я никому не доверял. Только на себя располагал. И вот уже почти полвека миновало, а всё кажется, что это было как в дурном сне…».

      Иосиф Виссарионович на склоне лет нет-нет да подумывал о мемуарах, но сразу после войны садиться за них ещё было недосуг, так как на повестке дня стояла неотложная работа. Да и какой историк не возразит, дескать, Сталин никогда не собирался писать мемуары,