Российская реклама в лицах. Иосиф Гольман

многочисленных призов фестивалей и конкурсов, в том числе «Бренды года»: «Солодов», «Консолит», «Вкуснотеево», «Серебряная роса».

      В поисках корней

      «NFQ» – как сегодня принято говорить, «раскрученное» рекламное агентство. A «2Print» – весьма «продвинутая» типография. У вас к этому тяга с детства? Родители случайно не из близкой сферы?

      Из далекой. Папа – врач. Профессор. Мама – медсестрой прошла с Советской армией до Вены. С 1966-го уже не работала.

      Почему?

      Я попал под машину, получил тяжелую травму – потерял селезенку, и мама осталась со мной дома.

      Шесть двоек. Не в четверти

      Наверное, сынок при постоянно присутствующей маме был круглым отличником?

      Моим высшим достижением в этой области были шесть двоек в табеле.

      За четверть?

      Нет, почему. За год.

      Тяжело давалось?

      Я бы не сказал. Видно, у меня было неприятие школы как социального института.

      Родителей это сильно напрягало?

      Наверное, сильно. Хотя они старались этого не показывать. Они же видели, сколько я читаю. Так что все равно дураком бы не вырос. Их больше тревожили мои дворовые безобразия.

От первого лица

      … Жена угрожает, что если я покажу свой дневник сыну – она меня убьет…

      Сценическая «дедовщина»

      Но с таким аттестатом непросто получить высшее образование.

      Это – факт. И я поступил в Школу-студию МХАТ, постановочный факультет, на вечернее отделение. Правда, не в 17, а в 20 лет.

      Добротное обучение?

      Не-а. Школа для дураков. Зато на этом вечернем все было наоборот: учились – днем, а вечером работали на сцене МХАТа.

      Ну и как в легендарном закулисье?

      Тот еще гадюшник. Настоящая «дедовщина». Я имею в виду не актеров, с которыми общались, в общем-то, мало, а рабочий коллектив.

      Всем заправляли полуспившиеся деды, которые еще Станиславского видели.

      Они распределяли работу между молодыми так, чтобы «закрыть» основные тонкости. Это позволяло им оставаться незаменимыми. И это же делало лично для меня работу неинтересной. Не люблю делать то, что не понимаю. А поскольку высказываться я никогда не стеснялся, то премию – «прогрессивку» – за пару лет трудов увидел лишь раз, и то в урезанном виде.

      Чего ж не уходили?

      А я и ушел. В слесари. Но для учебы на вечернем требовалось служить в театре. Так что и слесарил во МХАТе.

      Стало легче?

      Стало иначе.

      Вообще же годы были забавные. Но я понял: чтобы все в театре вынести, его нужно любить так, как я все-таки его не любил. Зато посмотрел все, что шло. Эфрос, Любимов. С Калягиным вот в шахматы играл.

Диалог не по существу

      – Нынче с Калягиным в шахматы играете?

      – Зачем я ему сдался? Он теперь театр получил.

      – Значит, театральные новости все же отслеживаете?

      – Скорее, нет. Сейчас иной театр, как мне кажется, более примитивный. Сравниваешь с Эфросом, Товстоноговым – и становится неинтересно…