Степь отпоёт (сборник). Велимир Хлебников

их грезный кубок вылит.

      О, роковой ста милых вылет!

      А вы, проходя по дорожке из мауни,

      Ужели нас спросите тоже, куда они?

Начало 1916

      88. «Моя так разгадана книга лица…»

      Моя так разгадана книга лица:

      На белом, на белом – два серые зня!

      За мною, как серая пигалица,

      Тоскует Москвы простыня.

<Начало 1916>

      89. «О, если б Азия сушила волосами…»

      О, если б Азия сушила волосами

      Мне лицо – золотым и сухим полотенцем,

      Когда я в студеном купаюсь ручье.

      Ныне я, скромный пастух,

      Косу плету из Рейна и Ганга и Хоанхо.

      И коровий рожок лежит около –

      Отпиленный рог и с скважиной звонкая трость.

<1916>

      90. «Вновь труду доверил руки…»

      Вновь труду доверил руки

      И доверил разум свой.

      Он ослабил голос муки,

      Неумолчный ночью вой.

      Судьбы чертеж еще загадочный

      Я перелистываю днями.

      Блеснет забытыми заботами

      Волнующая бровь,

      Опять звенит работами

      Неунывающая кровь.

<1916>

      91. «Где, как волосы девицыны…»

      Где, как волосы девицыны,

      Плещут реки, там в Царицыне,

      Для неведомой судьбы, для неведомого боя,

      Нагибалися дубы нам ненужной тетивою,

      В пеший полк 93-й,

      Я погиб, как гибнут дети.

19 мая 1916

      92. «Татлин, тайновидец лопастей…»

      Татлин, тайновидец лопастей

      И винта певец суровый,

      Из отряда солнцеловов.

      Паутинный дол снастей

      Он железною подковой

      Рукой мертвой завязал.

      В тайновиденье щипцы.

      Смотрят, что он показал,

      Онемевшие слепцы.

      Так неслыханны и вещи

      Жестяные кистью вещи.

Конец мая 1916

      93. «Веко к глазу прилепленно приставив…»

      Веко к глазу прилепленно приставив,

      Люди друг друга, быть может, целуют,

      Быть может же, просто грызут.

      Книга войны за зрачками пылает

      Того, кто у пушки, с ружьем, но разут.

      Потомок! От Костомарова позднего

      Скитаясь до позднего Погодина,

      Имя прочтете мое, темное, как среди звезд Нева,

      Среди клюкву смерти проливших за то, чему имя старинное «родина»,

      А имя мое страшней и тревожней

      На столе пузырька

      С парой костей у слов: «Осторожней,

      Живые пока!»

      Это вы, это вы тихо прочтете

      О том, как ударил в лоб,

      Точно кисть художника, дроби ком,

      Я же с зеленым гробиком

      У козырька

      Пойду к доброй старой тете.

      Сейчас все чары и насморк,

      И даже брашна,

      А там мне не будет страшно.

      – На смерть!

2-я половина 1916

      94. «Ласок…»

      Ласок

      Груди среди травы,

      Вы вся – дыханье знойных засух.

      Под деревом стояли вы,

      А