Авель, брат мой (сборник). Тимур Максютов

твою мать!

      Гранатомётчики отделений подхватились, встали на колено, положив трубы на плечо. Дали залп – в сторону траншеи противника полетели сияющие шары плазменных зарядов, лопнули, растеклись бушующим огнём.

      После такого в живых там никого не могло остаться. Цепь поднялась, вдавив до упора спусковые крючки дрожащих от злости автоматов, зарычала:

      – Ы-ы-ра!

      И тут же вражеский бруствер осветился вспышками ответного огня в упор, полетели гранаты. Пехотинцы падали, крича уже от боли и ужаса, вываливая внутренности в грязь.

      Над позицией противника вспухло золотистое облако, выбрасывая струи маслянистого тумана.

      Кто-то заорал:

      – Жёлтая отрава!

      Бежали без всякой команды, оставив раненых, бросая тяжёлые ранцы с боекомплектом.

      Скатились в свою траншею, тяжело дыша. Бондарь выматерился, прокричал:

      – Командирам отделений – доложить о наличии личного состава!

      Потом, выслушав доклады, возился с браслетом, выключая отсутствующих.

      – Раненых добиваете, товарищ капитан? – оскалился Батыров.

      – Дурак ты, капрал. Я под Волгоградом видел, что с нашими ранеными бывает. Обратно высоту отбили, а там они лежат – с собственными отрезанными причиндалами во рту. Уж лучше я их, чем эти.

      Небо раскололось, завыло ответным артиллерийским ударом. Первым же взрывом завалило целое отделение, уцелевшие поползли в блиндажи, забились в щели.

* * *

      Скрючившись в позах эмбрионов, вздрагивали вместе с трясущейся от взрывов землёй. Из всех молитв и слов осталось в голове лишь одно – «мамочка».

      Потом стало невозможно тихо. Только с шипением из перевёрнутой взрывом «мальвины» испарялся в небо фреон, расплываясь золотистым облаком.

      Сергей с ужасом смотрел на обнажившуюся от сотрясений стенку окопа. Жёлтые кости с застрявшими в них кремниевыми наконечниками стрел соседствовали с ржавыми багинетами наполеоновских времён и дырявыми касками Второй мировой.

      Рамиль, отряхивая пласты навалившейся грязи, спросил у Дениса:

      – Где твой автомат, чмо?

      Волконский поглядел прозрачными глазами и улыбнулся:

      – Я не буду стрелять. И ты ничего с этим не поделаешь, капрал. Про это поле писали в апокрифах, это Поле Выбора. Тысячи лет люди пытаются доказать Богу, что он зря дал нам разум. Тысячи лет сжигают, рвут, взрывают себя. Всё это время Бог терпел, верил и ждал. Но чаша уже полна.

      Сержант зло проворчал:

      – Отстань от убогого, Батыров. Валить надо отсюда бегом.

      – Ага, валить. До леса не добежим, браслетик догонит. Будем лежать синие под небом голубым.

      – Пошли, – просто сказал сержант.

      Выволокли из полуобвалившегося блиндажа капитана. Придавили к земле, навалились на руки, не давая достать пистолет.

      – Идиоты, – прохрипел капитан, – попытаетесь содрать браслет – сдохнете.

      – А зачем сдирать? – улыбнулся Батыров и ударил саперной лопаткой по руке ротного.

      Ротный