Элегiя на закате дня. Олег Красин

играет бо́льшую роль, чем все разумные доводы.

      Она увидела в окно, как по пригорку на лошади спускалась Дарья, любившая дальние конные прогулки. Чалая кобыла лениво опускала ноги в августовскую пожухлую траву, наклоняла голову вниз, покусывая поводья. Даша сидела расслаблено, опустив локти вниз, поглядывая на расстилавшееся перед ней поле.

      Эрнестина Фёдоровна помнила её маленькой девочкой, когда они только сошлись с Тютчевым. От первой жены у того остались три дочки и всех трех она приняла. Они звали её мама́, робко ласкались – милые маленькие создания, и она проявляла о них заботу как могла, в силу своего понимания материнской роли.

      Из трёх сестер Дарья казалась самой молчаливой, самой задумчивой. У неё было чуть полноватое, круглое лицо, внимательные тютчевские глаза. Наблюдательная девочка выросла в мечтательную девушку, любящую романтическую прозу и представлявшую человеческие отношения, по большей части, в розовом свете. В её идеальном мире не было места предательству и изменам, низкому обману.

      Эрнестина Фёдоровна подумала о том, что девочке в жизни придётся тяжело, впрочем, как и другим – жизнь никого и ничем не радовала.

      Она тяжело вздохнула и оторвала взгляд от окна.

      Эрнестина Фёдоровна стояла в большой светлой комнате, возле бюро, на котором обычно писала письма Теодору. На этом же бюро лежал её толстый альбом-гербарий со старыми засушенными листьями деревьев, лепестками цветов, и даже маленькими бутонами. Возле каждого тщательно, с немецкой аккуратностью, была выведена дата: где, когда и кем был собран тот или иной листик, а иногда помечено при каких обстоятельствах он был найден.

      В одной из страниц лежали несколько полевых цветков из Овстуга, собранные в ту самую пору, когда они молодыми приезжали сюда и любили друг друга. Иногда она открывала и смотрела долгим взглядом на эти засушенные ромашки и незабудки, что-то вспоминала, о чём-то думала и на глаза её наворачивались слёзы. Впрочем, гербарий она любила рассматривать в одиночестве, не выставляя своих чувств напоказ.

      Мысли её вернулись к Даше. Было славно, что падчерица учится в Смольном институте – учреждении достаточно консервативном, с жёсткими ограничениями и строгими правилами! Оно, это учреждение, конечно, тоже далеко от настоящей жизни, но всё же общение со сверстницами-пепиньерками, преподавателями и инспектрисами, должно значительно расширить кругозор молодой девушки.

      Потом они обедали, однако чувство тревоги не давало покоя Эрнестине Фёдоровне. Камердинер разносил блюда, они сидели с Дашей, с детьми от Тютчева – Марией и Иваном за большим столом. По комнатам резво бегал, стуча лапами по паркету, пёс Ромп – он настроился поиграться, и Ваня украдкой чесал ему холку.

      Говорила, в основном, Даша, делившаяся впечатлениями о поездке на кобыле, а Эрнестина Фёдоровна молча слушала и улыбалась большими, грустными глазами. Потом разговор коснулся