Конец одиночества. Бенедикт Велльс

добавила. – Ты, Жюль, вообще видишь во мне что-то, чего нет.

      – Как раз наоборот. Ты сама не видишь, какая ты.

      Пожимая плечами, она допила свою рюмку и налила еще. Ее слегка качнуло.

      «Спасибо, Тони, – подумал я. – Не знаю, почему ты принес мне этот джин, но я твой должник».

      Мне вспомнилось, как тогда в «фиате» она взяла меня за руку.

      – Помнишь, как ты в пятом классе села ко мне за парту?

      – Что это ты вдруг?

      – Просто так… А почему ты так сделала?

      – Ты был новенький, в странной одежде, в синих и красных носках, все на тебе не подходило одно к другому. И весь из себя такой грустный и покинутый, и все над тобой посмеивались.

      – Правда? А я и не заметил!

      – Еще они смеялись над тобой, потому что ты коверкал слова. «Лоходильник» – это я с тех пор запомнила. Или «ухотугий» вместо «тугоухий».

      Взяв утяжеляющий жилет, который я всегда надевал для бега, Альва взвесила его на руке:

      – Я села рядом с тобой, чтобы ты не был один. Но когда все принялись меня дразнить, будто я в тебя втюрилась, я пересела на другую парту.

      – Слабо́ тебе оказалось выстоять!

      – Да, это так.

      Мы обменялись долгим взглядом.

      – А ты ведь пьяна, Альва, – сказал я.

      – Нет, Жюль, это ты пьян. С каких это пор ты пьешь джин?

      – Я всегда его пил. Каждый день по бутылке перед уроками. – Я подошел ближе и взял у нее из рук жилет. – Ты еще многого обо мне не знаешь.

      Она пристально посмотрела на меня:

      – Вот как? И чего же?

      В комнате стало тихо. Чем дольше вопрос повисал в воздухе, тем больше менялось ее выражение от кокетливого к серьезному. Я хохотнул, но мой смешок был больше похож на хрип.

      Видя, что Альва не хочет взять на себя режиссуру этой сцены, я, следуя внутреннему ощущению, включил музыку – песню Паоло Конте «Via Con Me», которую ставила мне мама незадолго до смерти.

      Я посмотрел на Альву, волосы мокрыми прядями свисали ей на лицо. Платье липло к ее телу, и она то и дело осторожно поправляла его, натягивая на коленки. И тут я начал двигаться под музыку. Колени у меня дрожали.

      – А ты, оказывается, хорошо танцуешь, – в ее голосе слышалось удивление.

      Я не ответил, а попытался втянуть ее в танец. Видя, что она отмахивается, я даже протянул руку.

      – Пойдем, – сказал я, – только одну песню… Давай!

      Изображая экспрессивную итальянскую жестикуляцию, я театрально шевелил губами вместе с певцом:

      It’s wonderful, it’s wonderful, it’s wonderful,

      Good luck, my baby.

      It’s wonderful, it’s wonderful, it’s wonderful,

      I dream of you[16].

      У Альвы вырвался короткий смешок, но она тут же помрачнела, и мне вдруг показалось, что мысленно она где-то далеко. Вся ее напряженность вдруг куда-то исчезла, и один раз она даже помотала головой. Я чуть не задохнулся от досады. Сжав губы, я, как дурачок, мужественно потанцевал еще немного, но в конце концов выключил музыку, а вскоре Альва собрала свои вещи и ушла.

* * *

      Каникулы на праздниках Троицы прошли в 1992 году

16Чудесно, чудесно, чудесно,Удачи, моя малышка.Чудесно, чудесно, чудесно,Я мечтаю о тебе.(англ.)