Воскресение. Лев Николаевич Толстой

заснула – наша девушка Берта будит меня. «Ступай, твой купец опять приехал». Я не хотела выходить, но мадам велела. Тут он, – она опять с явным ужасом выговорила это слово oн, – он все поил наших девушек, потом хотел послать еще за вином, а деньги у него все вышли. Хозяйка ему не поверила. Тогда он меня послал к себе в номер. И сказал, где деньги и сколько взять. Я и поехала.

      Председатель шептался в это время с членом налево и не слыхал того, что говорила Маслова, но для того, чтобы показать, что он все слышал, он повторил её последние слова.

      – Вы поехали. Ну, и что же? – сказал он.

      – Приехала и сделала все, как он велел: пошла в номер. Не одна пошла в номер, а позвала и Симона Михайловича и ее, – сказала она, указывая на Бочкову.

      – Врет она, и входить не входила… – начала было Бочкова, но ее остановили.

      – При них взяла четыре красненьких, – хмурясь и не глядя на Бочкову, продолжала Маслова.

      – Ну, а не заметила ли подсудимая, когда доставала сорок рублей, сколько было денег? – спросил опять прокурор.

      Маслова вздрогнула, как только прокурор обратился к ней. Она не знала, как и что, но чувствовала, что он хочет ей зла.

      – Я не считала; видела, что были сторублевые только.

      – Подсудимая видела сторублевые, – я больше ничего не имею.

      – Ну, что же, привезли деньги? – продолжал спрашивать председатель, глядя на часы.

      – Привезла.

      – Ну, а потом? – спросил председатель.

      – А потом он опять взял меня с собой, – сказала Маслова.

      – Ну, а как же вы дали ему в вине порошок? – спросил председатель.

      – Как дала? Всыпала в вино, да и дала.

      – Зачем же вы дали?

      Она, не отвечая, тяжело и глубоко вздохнула.

      – Он все не отпускал меня, – помолчав, сказала она. – Измучалась я с ним. Вышла в коридор и говорю Симону Михайловичу: «Хоть бы отпустил меня. Устала». А Симон Михайлович говорит: «Он и нам надоел. Мы хотим ему порошков сонных дать; он заснет, тогда уйдешь». Я говорю: «Хорошо». Я думала, что это не вредный порошок. Он и дал мне бумажку. Я вошла, а он лежал за перегородкой и тотчас велел подать себе коньяку. Я взяла со стола бутылку финь-шампань, налила в два стакана – себе и ему, а в его стакан всыпала порошок и дала ему. Разве я бы дала, кабы знала.

      – Ну, а как же у вас оказался перстень? – спросил председатель.

      – Перстень он мне сам подарил.

      – Когда же он вам подарил его?

      – А как мы приехали с ним в номер, я хотела уходить, а он ударил меня по голове и гребень сломал. Я рассердилась, хотела уехать. Он взял перстень с пальца и подарил мне, чтобы я не уезжала, – сказала она.

      В это время товарищ прокурора опять привстал и все с тем же притворно-наивным видом попросил позволения сделать еще несколько вопросов и, получив разрешение, склонив над шитым воротником голову, спросил:

      – Я бы желал знать, сколько времени пробыла подсудимая в номере купца Смелькова.

      Опять на Маслову нашел страх, и она, беспокойно перебегая