Грозное дело. Сергей Булыга

подай! Говорят, как пойдёт в мыльню, как сядет на полок да как велит плеснуть на камни, что уже дышать нечем, а он говорит: «А ну подайте мне Мстиславского, пусть он расскажет, как моё войско в Ливонии бьётся!» И волокут Мстиславского, и тот, ещё жару не нюхавший, уже и так обомлел…

      Ладно! Трофим подошёл к печи. Она вся была в немецких изразцах, на них были всякие действа. Но Трофим их не рассматривал, а только мельком глянул за угол – и там увидел кочергу, ту самую. Кочерга была по-прежнему в крови, и клок волос был на месте. А могли и спрятать кочергу. Да вот не спрятали! А почему? Трофим ещё немного постоял, подумал, а после отошёл к дальней стене и сел на лавку так, чтоб быть прямо напротив печи, и велел звать Савву.

      Его привели. Это и в самом деле был тот дворовой. Ему было лет под пятьдесят. Он был истопник как истопник, простоватый, перепуганный.

      – Савва! – велел Трофим. – Иди сюда!

      Савва подошёл. Ноги у него заплетались. Трофим, не вставая, подал ему крест. Савва поцеловал его и чуть слышно промямлил про то, что будет говорить как на духу.

      – Громче! – велел Трофим.

      Савва сказал это громче. Трофим утёр крест, убрал его, сказал:

      – Стань, где стоял.

      Савва отошёл на своё прежнее место и, глядя на Трофима, побелел ещё сильнее. Трофим усмехнулся и подумал, что дело уже почти сделано, сейчас Савва ему всё расскажет.

      Но тут вдруг открылась дверь и вошёл Зюзин, а за ним его люди, с десяток.

      – О! – радостно воскликнул Зюзин. – А вот и вы все тут!

      Трофим сразу поднялся с лавки и снял шапку.

      – Сиди, сиди! – сказал Зюзин.

      Но Трофим, конечно, не садился. Зюзин вышел на середину палаты, остановился возле Саввы, крутанулся на каблуках и всё так же весело спросил:

      – Что, пёс, молчишь? Рассказывай, как ты царевича убил.

      – Я не убивал, – чуть слышно сказал Савва.

      – Что-о-о? – нараспев спросил Зюзин.

      – Не убивал я, – сказал Савва уже громче.

      – А вот мой московский человек, – и Зюзин кивнул на Трофима, – говорит, что убивал.

      – Не убивал! – ещё громче сказал Савва. – Государь боярин!

      И он упал на колени.

      – Встань, пёс, – строго велел Зюзин.

      Савва встал.

      – Рассказывай, – уже не так сердито сказал Зюзин. – А то московский человек не верит. Ну!

      И Савва, глядя то на Зюзина, то на Трофима, начал рассказывать:

      – Я, это, сидел у нас в истопницкой. Здесь, за углом. Вчетвером сидели. И вот приходит наш старший, Карп Ильич, и говорит: чего ты, скотина, сидишь, не чуешь, что мороз ударил, а ну беги в покойную, пока не поздно!

      – Что поздно? – спросил Зюзин.

      – Поздно – это когда государь разгневается, если будет не натоплено. И я сразу встал, взял дров побольше и пошёл.

      Зюзин опять спросил:

      – Каких дров взял?

      – Вот этих. – Савва показал на печь. Там, возле неё, и в самом деле по-прежнему лежали кучей дрова. – И вот я вхожу…

      – Стучал? – строго спросил Зюзин.

      – Нет, Боже упаси! Нельзя стучаться.