«Прииде окоянный сотона», или ОКО за ОКО. Роман. Юрий Теплов

Он уже работал в исполкоме, снял где-то комнату, ждал квартиру. Выслушав Ивана, грустно улыбнулся.

      – Это культ должности, Ваня. Всю эту муть смоет, не сразу, а смоет… Поздравляю тебя, Иван Сверяба! И вот – тебе.

      В свертке, который он протянул Ивану, оказался серый в светлую полоску костюм. Первый в Ванькиной жизни костюм!

      Молодой Сверяба старался скрыть свою радость, но улыбка так и лезла на лицо. В костюме он выглядел взрослее, не то, что в сшитой матерью куртке, из которой торчали его несоразмерно крупные кистевые мослы. Обновка словно бы зафиксировала Иванову взрослость и самостоятельность.

      В том костюме он и на сцену с гитарой не постеснялся выйти, и на манеже цирка чувствовал себя любимцем публики. В нем же он совершил под конвоем печальное путешествие в красное тюремное здание под названием «Вечный зов». А когда вышел оттуда старанием папы Каряги и явился домой, узнал, что и мать распрощалась со своей прежней фамилией – стала Кирюхиной.

      Иван и в армию подался всего скорее из-за того, что вдруг ощутил себя лишним в новой материной жизни. Дружеские отношения с отчимом казались ему предательством памяти отца, которого и так много предавали. Мать – ладно, женщина – тяжело одной век коротать. Но теперь вроде бы предавал уже он, единственный на земле отцов наследник.

      Через год, когда Иван осваивал в Карелии первую ударную стройку, Степан Герасимович помер. Как ни торопился на похороны Иван Сверяба – не успел. Закопали страдальца Кирюхина в полдень, а Иван прилетел вечером. Побыли вместе с матерью на могиле, утонувшей в райкомовских и ветеранских цветах. Мать сказала:

      – Сначала угробили, а теперь цветами перед мертвым откупаются…

      Погруженный в прошлое, Иван и не заметил, как дошел до Сиреневой улицы. Свет горел только в их комнате. Значит, Томка не спала, значит, ждала, значит, придется объясняться. Она и дверь открыла сама.

      – Обнаглел, да? В гулянки ударился, да?

      Иван, не говоря ни слова, прошел в комнату.

      – Где шлялся, паразит?

      – Тише! Дочь разбудишь.

      – О дочери вспомнил? А когда шлялся, не помнил? Да еще и с покарябанными губами домой явился!

      – С твоим усатиком и его дружками встретился. Капитан из гарнизона помог с ними справиться.

      Томка осеклась. Лицо жалобно искривилось, казалось, вот-вот заплачет. Подняла на Ивана свои серые оресниченные глаза, сказала тоненьким голосом:

      – Извелась я, Вань, тебя ожидаючи.

      Эти человеческие слова тут же нашли отклик в Ивановом сердце. Ему стало жалко жену. Сел рядом с ней, даже потянулся обнять, но сдержал себя.

      – Потом в гарнизоне был. Капитан пригласил.

      Она удивленно заморгала.

      – А чего так задержался-то?

      – Серьезный разговор получился.

      – Он что, холостой тот капитан?

      – Женатый.

      – О чем же у вас серьезный разговор был?

      – О князе Кропоткине.

      – О ком, о ком?

      Иван повторил.

      – Чего