У Геркулесовых столбов. Андрей Столяров

ему делать. Он видел деревянную удаляющуюся спину министра, разумеется и не подумавшего оглянуться, и одновременно, краем глаза – мятущегося референта, который, стараясь не привлекать внимания, исполнял перед барьером какой-то сложный, мучительный танец – приседая, протягивая беспомощные руки.

      – Папочку, папочку возьмите!.. – рыдал он.

      Манаев наконец сообразил и принял из влажных ладоней кожаную темно-синюю папку с вензельным тиснением. Из нее высовывались уголки документов.

      – Умоляю тебя! – панически шепнул референт. – Все – фиксируется… Ни одного лишнего слова… Костя… Друг… Постарайся… Чтоб – хоть как-нибудь пронесло!..

      Синие зрачки его пульсировали как у сумасшедшего. В уголках нервных губ скопилась слюна.

      – Ставь бутылку! – тут же потребовал Манаев.

      И референт, на все соглашаясь, затряс головой:

      – Две!.. Четыре!.. Сколько угодно!.. Всю жизнь тебя поить буду!..

      Кажется, он даже прослезился. Лицо его сморщилось, как печеное яблоко, а из горла вырвался тоненький детский всхлип, он еще что-то бормотал, цепляясь за папку – вероятно, уговаривал, давал советы, – Манаеву некогда было разбираться: министр уже поднимался на второй этаж, поэтому он, все-таки выдрав папку, скоренько пообещал референту, что, конечно, все будет в порядке, и, не дослушав дальнейшего лихорадочного бреда, кинулся через вестибюль к пустынной мраморной лестнице.

      Ему казалось, что он парит на бесшумных крыльях. Последние пятьдесят грамм вовсе не были лишними. Разумеется, они не были лишними. Они вернули ему ощущение полета.

      Правда, полет этот чуть было не был прерван в самом начале. Потому что когда Манаев, не чувствуя ног, вознесся до второго этажа, то он увидел, что там, в коридоре, покрытом ковровой дорожкой, под торжественными портретами, обрамленными золотом и стеклом, расположена еще одна поперечная загородка, и внутри нее сидит точно такой же подтянутый, крепенький офицер с золотыми погонами и с красной нарукавной повязкой дежурного.

      И он так же, как и первый, вежливо откозырял, и с такими же точно интонациями спросил Манаева:

      – Извините, пожалуйста. Вы к кому, товарищ?..

      Манаев объяснил, что он, собственно, ни к кому. Что он, собственно, – вот, немного сопровождает. Деревянная фигура министра в это время как раз скрылась за углом. Офицер оглянулся на нее и попросил Манаева предъявить пропуск.

      – Какой еще пропуск? – удивился Манаев.

      Выяснилось, что для прохода в закрытую часть здания требуется специальный пропуск – с фотографией и с подписями четырех генералов.

      Разумеется, никакого пропуска у Манаев не было.

      – Дык, это самое… – растерянно сказал он.

      И затем объяснил, что, собственно, а зачем ему пропуск? Вот же он, Манаев, собственной персоной. Живой человек, все на нем нарисовано. Зачем еще какие-то пропуска? Но майор не согласился с этим аргументом. Тогда Манаев объяснил, что пропуск он сегодня оставил дома. Торопился, забыл, не посмотрел в кармане парадно-выходного