У Геркулесовых столбов. Андрей Столяров

ослик, и перед ним все время возникали определенные трудности. Но когда эти трудности возникали, то ослик немедленно предлагал: «Давайте выпьем, ребята…» – и все трудности рассыпались сами собой.

      Вероятно, Манаев хорошо рассказывал эту историю. Потому что Секретарь уже на середине ее начал икать и одновременно медленно, неотвратимо сползать со стула. Точно так же, как это в свое время делал директор. Он сползал и сползал, пока не очутился на полу, возле черного решетчатого слива, а вслед за ним с импровизированного столика, представляющего собой тумбочку, застеленную газетой, неожиданно посыпались мыльницы и покатилась бутылка из-под коньяка. Но, к счастью, ничего не разбилось. Бутылка вообще была пустая. Манаев на всякий случай ее проверил. Затем он перекантовал Секретаря и посуду обратно, и Секретарь, глядя на него восхищенными глазами, простонал между приступами ненормального, почти идиотского смеха:

      – Ну где же ты был раньше, Константин?.. Мы же тут все – подыхаем от скуки…

      Манаев объяснил ему, что, то есть как это, где он был? Он был – вместе со всем советским народом. То есть где был народ, там был и Манаев. То есть странный, вообще говоря, вопрос.

      Так он объяснил Секретарю. По мнению Манаева, очень понятно. Но Секретаря это объяснение почему-то не устроило. Он перегнулся через стол и, расширив глаза, словно доверяя военную тайну, раскаленным трагическим шепотом сказал Манаеву:

      – Нет никакого народа…

      – То есть как это нет? – удивился Манаев.

      – А вот так. Нет – и все.

      – А трудящиеся? – с суровой простотой спросил Манаев.

      – Трудящихся тоже нет…

      Секретарь до предела расширил глаза, заглянул в стакан, где ничего не оставалось, но все-таки выжал себе на язык какие-то капли и, с нечеловеческой тоской вздохнув, уставился куда-то в пространство.

      – Нигде никого нет, – сообщил он. – Ни одного человека… Пустота… Только мы здесь сидим как цуцики… Иногда наберешь номер по телефону – гудки, гудки… Наверное, все они уже давно перемерли…

      Было слышно, как у него неприятно скрипнули зубы. Сжатый рот окольцевался глубокой морщиной.

      Секретарь – страдал.

      К счастью, в этот момент появился министр с десятью бутылками коньяка. Он опять появился неизвестно откуда – дверь, как показалось Манаеву, снова не шелохнулась – и сразу же начал объяснять, как все это было непросто. Что, дескать, в буфете было полно народу, что пришлось заходить с кухни и договариваться, что переплатил он, наверное, раза в полтора. Но дело заключалось даже не в этом. Дело заключалось в том, что когда министр, уложив бутылки в портфель, заимствованный там же, на кухне, с сознанием выполненного долга возвращался обратно, то навстречу ему попался товарищ из Экономического отдела и, естественно, вытаращил глаза, потому что министру в это время полагалось присутствовать на заседании Коллегии. Вот такой получился досадный промах. Министр не был уверен, что данный товарищ будет молчать. Более