Ежевичная водка для разбитого сердца. Рафаэль Жермен

на это «да»?

      Я коротко усмехнулась.

      – Это нормально – быть сдержанной, – добавила Жюли.

      – Да. Может быть. Не знаю. Иногда мне кажется, что надо быть супероткрытой, не стесняться, выкладывать все. По-моему, быть сдержанной – это как-то глуповато.

      Я подумала о Катрин, не имевшей никаких фильтров, чьей спонтанности и прозрачности я порой завидовала. Я же пряталась за тысячу покровов, в которые заворачивалась, как в кокон. Я была непроницаема.

      – Пожалуй, с этим мы могли бы поработать.

      – С чем?

      – С тем фактом, что ты находишь сдержанность глуповатой, но не понимаешь, как людям может нравиться говорить о своей «внутренней жизни».

      Подражая мне, она нарисовала в воздухе пару кавычек накладными ногтями.

      – Можно, но… Как это связано с тем фактом, что мой любимый меня бросил?

      – Ты сказала мне, что уход твоего парня выпустил наружу твое внутреннее дерьмо.

      Я поморщилась:

      – Да… извини за брутальную метафору.

      – Нормально. Но надо посмотреть, что ты хочешь бросить в это дерьмо. Хочешь все вывалить наружу? Ведь наверняка под дерьмом есть и что-то хорошее.

      Я едва слушала ее, занятая другим: я говорила себе о настоятельной необходимости никогда не забыть этот разговор. Я платила женщине восемьдесят пять долларов за час, чтобы услышать, что под моим внутренним дерьмом наверняка есть скрытые сокровища, и находила это уместным. Меня вдруг разобрал смех.

      – Я не ставлю себе целью держать тебя здесь годами, – продолжала Жюли. – Есть профессионалы, которые в это верят, но я так не работаю.

      – Слава богу, – вырвалось у меня.

      Жюли улыбнулась всеми своими сияющими зубами.

      – Ты хочешь увидеться еще раз? – спросила она.

      – Что?

      – Хочешь записаться еще на один сеанс?

      – Ну, не знаю… разве это я решаю?

      – Конечно, это ты решаешь! Все решаешь ты, моя красавица.

      Я вышла из кабинета Жюли Вейе с записью на следующую неделю, множеством анекдотов, которыми мне не терпелось поделиться с друзьями, и бесспорным чувством легкости.

      «Все решаю я!» – говорила я себе, шагая по зимнему морозцу.

      Все решаю я! Очевидность, банальность – но я поняла ее впервые. Я еще не была уверена, хочу ли все решать, не легче ли дать жизни идти своим чередом и плыть по течению, но было что-то до ужаса возбуждающее в самом факте: я знала, что могу все решать.

      Я смотрела на мои шикарные сапожки, ступающие по тротуару, по тающему снегу, и уже видела себя чистой и безмятежной, спокойной и степенной, свободно говорящей о себе – в разумных пределах, конечно же. Чуточку стеснительности я себе оставлю. Я стану одной из тех хладнокровных и уравновешенных женщин, которых мы с Катрин ненавидели вслух при каждом удобном случае, по той, весьма веской, причине, что они лишь подчеркивали наши с ней недостатки и слабости.

      Неприятие действительности и подавление желаний уступят место здравомыслию, которое позволит мне анализировать мои