Ежевичная водка для разбитого сердца. Рафаэль Жермен

Скоро я начну выдавать перлы типа: «Мой приоритет – это я».

      – Я просто не хочу, чтобы она подумала, что я задрипанный лузер, – сказала я.

      – Знаешь, не ее дело тебя судить.

      – Все судят.

      – Только не психотерапевт. Она привыкла, что люди у нее в кабинете ревут и кричат: «Мамочка!»

      – Боже мой, – ахнула я в ужасе. – И ты тоже?..

      – Нет. Я – нет, но такое бывает.

      – Я ревела, – вставила Катрин, и никто даже не дал себе труда удивиться.

      – Хочешь, я тебя провожу? – спросил Никола.

      Кабинет психотерапевта находился в нескольких кварталах от их дома. Я кивнула головой, как ребенок, покосившись краем глаза на Катрин, которая была на грани апоплексического удара. Кто-то принимал антикризисные меры – и это была не она! Она отпила большой глоток пива и пошла за моим пальто. Ей требовалось что-то делать, это было сильнее ее. Она помогла мне попасть в рукава, как будто я была еще слаба после болезни. Никола ждал меня в прихожей.

      – Вот так. Знаешь, Жен… нет ничего вульгарного в том, чтобы говорить о своих чувствах. Даже самых интимных.

      Я через силу улыбнулась ей. Как хорошо она меня знала! Мне нож острый – выворачивать перед кем-то душу. И это тоже знак, сказала я себе, чмокнув ее на прощание и выходя, что мне чертовски нужна эта консультация.

      – Ты бы купил Катрин цветов на обратном пути, – сказала я Никола, когда мы проходили мимо магазинчика итальянского флориста.

      – Ага… я вторгся на ее территорию, а?

      – Еще как, дружище. Ты ущемил ее права.

      Он тихонько засмеялся:

      – Все будет хорошо, Жен.

      Я шла, глядя вниз, на мои красные сапоги в сером снегу.

      – Знаешь… мне это в лом, Нико… я не могу тебе сказать, до какой степени мне это в лом.

      – Все правильно. Я знаю.

      Я глубоко вдохнула, чтобы не расплакаться. Я не хотела, чтобы у меня потекла тушь до встречи с психотерапевтом, что было бы – я очень хорошо это сознавала – уж совсем смешно.

      – Я всегда хотела верить, что… я всегда верила, что я не такая… что я способна справиться сама. Я всю жизнь осуждала тех, кто ходит к психотерапевтам… А теперь, потому что эта чертова сволочь меня бросила, я совсем растерялась, и… Я думаю, это хуже всего. За это я буду зла на него до конца моих дней. Как будто, бросив меня, он открыл какую-то дверь, из-за которой хлынуло дерьмо. Столько дерьма…

      – Можно и так сказать… Может быть, когда-нибудь ты будешь ему благодарна.

      – Флориану? Даже не надейся.

      Он засмеялся и взял меня за плечо. Мимо прошел мужчина, наш ровесник. На нем было широкое пальто и длинный шарф, напомнившие мне того друга Никола, который поздоровался с нами в баре, как раз перед апокалиптическим появлением Флориана.

      – Знаешь, тот парень, что приходил тогда в бар…

      – Макс Блэкберн?

      – Да… Он, знаешь… Он так странно на меня смотрел.

      – О боже… я не сплетник, Жен, но это у тебя паранойя брошенки, потому что он, наверно, самый славный парень на свете.

      – Да