На границе стихий. Проза. Сергей Смирнов

зевнул Коротаев, глядя на кучу тюков и ящиков в полумраке салона, – десант, за мной! – и, подняв воротник обвислого пиджака, полез наружу.

      Пройдя через деревянный аэровокзал, они сразу попали в посёлок. На ночных улицах было пусто, с сухим шелестом сыпалась снежная крупа, небо отдалилось, висело серой плитой над серыми домами. Коротаев, давясь папиросным дымом и кашлем, грохал сапогами рядом с Юриком:

      – У Глушкова-то должно быть… Обязательно должно… У Глушкова всё есть…

      Глушков оказался начальником перевалочной базы. Все набились в его маленький зелёный вагончик, в тепло. Сам Глушков накручивал диск телефона.

      Юрик с интересом огляделся: на кроватях кто-то спал – торчали только всклокоченные волосы, по стенам – вырезки из журналов, на столе недопитая бутылка с вином, чашки, вскрытые консервы.

      Коротаев цепким движением встряхнул бутылку, оценивая, сколько в ней осталось.

      – Вина что ли выпить, раз водка кончилась, – пробормотал он, работая на публику.

      – Коля? – раздался голос Глушкова, – Глушков. Сейчас пришла «восьмёрка»… Да, из батагайского отряда… Ты её не заправляй. Понял? Пусть посидят, голубчики, суток двое – трое… Если что, говори – Глушков. Да… Ну всё, отбой.

      – Ты понимаешь, что получилось, – Глушков повернулся к главному геологу, – выбил три тонны горючего, чтобы детей из интерната в лагерь на юг отправить…

      – Ген, а Ген?… – Коротаев вопросительно смотрел на начальника перевалочной базы. Тот, не глядя, махнул рукой и продолжал:

      – Тут как раз «вертушка» из Батагая пришла. Думаю, вот хорошо. Созвонился, договорился, заправку дал… Детишки километр целый бежали, с чемоданами, а он у них на глазах взлетел! Заправились, сволочи, и улетели. А теперь – пусть сидят. Горючки ни капли не дам, ты уж извини. Учить надо гадов…

      Главный молчал. Всем, конечно, было жалко детишек.

      Коротаев снова загремел бутылкой. Он, видно, стеснялся допить все сразу, наливал по полчашки, но помучавшись, опять брался за бутылку.

      Глушков тоже молчал, глядя в окно. Там беззвучно и стремительно падал снег. Коротаев задумчиво сосал папиросу толстыми губами. Проскрежетала кровать. У Юрика слипались глаза, в ушах звенело.

      Первым заговорил главный геолог:

      – Геннадий Григорьич, нельзя же так. За каждую несправедливость не накажешь, а у меня план выброски горит. Врочем, что я… – он взглянул на Юрика, – вот, практиканта прислали, пусть побудет у тебя немного, пообвыкнется, а дальше решим.

      – Не накажешь?.. Если захочешь, ещё как накажешь, на всю жизнь, – пробурчал Глушков. – Ладно, устали, наверно, с дороги. Жаль выпить ничего нет, и вы, тоже… прилетели… Пошли устраиваться.

      Глушков привел Коротаева и Юрика в соседний, такой же дачного вида, вагончик, только внутри было попроще и холодно.

      – Па-дъём! – гаркнул Глушков.

      С кроватей поднялись