На границе стихий. Проза. Сергей Смирнов

на второй передаче, тащил волокушу с углём и крутил головой, как филин. Если бы трактор не ткнулся заснеженной мордой в подвешенный кабель, Баряба мог бы ехать ещё долго-долго, до самого полюса.

      Под размеренный вой ураганного ветра отработавшая смена спала тяжелым сном в облепленных снегом балках. Тяга в печках была плохая, в воздухе стоял угольный чад.

      В дизельной на полу намело огромный чистый сугроб, из-под которого выбирался слабый ручеёк мутной воды. Дверь не закрывали, опасаясь перегрева, и дежурный дизелист Сомов замучился выгребать снег.

      – Уеду отсюда, к чёртовой матери, – приговарил он, орудуя лопатой.

      На буровой гуляли бодрые сквознячки, по обшивке что-то шуршало, царапало её крепким ногтем, скрипела дверь, шум работающего двигателя переплетался с гулом текущего за фанерной стеной воздуха.

      – Та-ра-ра, – в унисон вторил им бурмастер по прозвищу Слон.

      Он уверенно дёргал рычаги лебедки, успевая записывать в журнал номера проходок, помогал помбуру Роговицыну таскать штанги и каблуком ловко загонял на место предохранительную вилку. Победитовая коронка где-то там, на глубине, вгрызалась в морское дно, масляно урчали шестерёнки передач. Буровая качалась, дрожала от напряжения, словно хотела переступить с ноги на ногу, как избушка на курьих ножках, приладиться удобнее.

      Смена только началась, всё пока ладилось, пальцы были цепкими, а головы ясными. Вся усталость была впереди.

      – Ого-го, мериканцы, как вы там! – орал Роговицын в бездонную черноту скважины. – Не отставайте!

      Ближе к вечеру замкнуло силовой кабель. Четыреста вольт прорезали снежную мглу, ослепительно искрящий шар запрыгал на льду. Повар с пустым помойным ведром изо всех сил рвался против ветра к дизельной.

      – Кабель гори-ит!

      Ветер разрывал крик на части и, слепив в тугой комок, тут же запихивал его обратно повару в рот. Стелькину и здесь не удалось отличиться: дизелист Сомов был на месте и рванул рубильник. Буровая канула в темноту, в столовой начала остывать плита, а дизелист уже перебирал голыми руками мокрый кабель, двигаясь к месту замыкания.

      – Уеду, гад буду, – шептал он.

      Вечером на пересменке отрезанная от мира бригада хлестала гнилую «кабернуху», заедая мороженой олениной. Слон стучал по столу красным раздутым кулаком:

      – Соляру не успели завезти, завтра к обеду встанем. Сколько раз просил резервную ёмкость поставить.

      – Вот я три дня не попью, такой же умный буду! – брякнул кто-то. – Ты министру ещё про это расскажи!

      Роговицын, обладатель единственной негритянки в округе, наевшись строганины до инея в желудке и от усталости похудевший лицом, отмалчивался, сопел в две дырочки.

      – Ёмкость – это же вещь, рацуха! – настаивал Слон.

      – У меня этих рацух, – нашелся, наконец, помбур, – пятнадцать штук! Мне так и сказали: хочешь применить, делай сам в свободное