Пирог из горького миндаля. Елена Михалкова

ее собственном доме, когда первое потрясение прошло, к убийству отнеслись на удивление хладнокровно. Тон задавал, конечно, Прохор.

      – Удивительно, как ее раньше не пришили.

      – Провоцировала! – поддакнул Вениамин.

      – Нельзя своим богатством людям в лицо тыкать, – задумчиво сказал Пашка. – Доведешь их до греха.

      И получил в награду за сентенцию одобрительный взгляд деда.

      Глава 5

      1

      Янина Тишко

      2015 год

      Ночью мне казалось, что по дому кто-то ходит. Я знаю, старые перекрытия могут скрипеть так, что не отличишь их разговор от вздохов и стонов. Но шаги были на удивление отчетливыми.

      Во сне я коротко поспорила сама с собой. Одна часть меня предлагала немедленно взять биту и отправляться выгонять вора. Вторая сонно кивала и говорила: сейчас-сейчас, вот только поспим немножко – и пойдем! Закончилось все очень просто: я вспомнила, что никакой биты у меня нет, и облегченно провалилась в сон.

      Утром вокруг дома белел такой плотный туман, будто кто-то решил сварить из поселка крахмальный кисель. В комнатах застоялся сырой воздух. Я включила отопление посильнее и, ежась, полезла в шкаф.

      Там пахло лавандой. Рука моя вслепую нащупала что-то в стопке вещей, и на свет показалась шаль – черная шерстяная шаль с длинной серебристой бахромой.

      Я вскрикнула и отшвырнула ее с таким ужасом, словно это был гигантский паук. Шаль приземлилась в пыльном углу и оттуда тускло и угрожающе посверкивала ниточками люрекса.

      Ладони у меня разом вспотели. Накатила дурнота, и я вцепилась в край столешницы. Комната поплыла, стены раздвоились и снова сошлись вместе, но что-то необратимо изменилось в рисунке обоев. Сквозь них проступили очертания горбоносого старушечьего лица, качнулись перья на широкополой шляпе, и в комнату вплыл сладкий аромат духов, вызывающий в памяти образ кучи подгнивших яблок.

      Дурманящий запах, безумный, затягивающий, как воронка.

      Я покачнулась и, кажется, потеряла сознание.

      Когда я пришла в себя, за окном по-прежнему белело тусклое молочное варево. Я подняла шаль, заодно отметив, что совершенно перестала мерзнуть, и с трудом доплелась до дивана.

      Призраки являются откуда не ждешь.

      Шаль, наверное, принадлежала не Изольде, а бабушке. Я сложила ее – мне пришлось сделать усилие, чтобы заставить себя прикоснуться к ней, – и спрятала в шкаф.

      Завтрак был скуден: чай и бутерброд. Анпогаки, анпогаки… Вяленая хурма не выходила у меня из головы.

      Раиса могла бы наколдовать такую хурму. У нее хватило бы терпения и мять, и вымачивать, и подвешивать на веревочках. Рая любила готовить. «Любила» – неверное слово. Как многие хорошие хозяйки, бабушка неосознанно наделяла дополнительным смыслом все свои рутинные действия. Порезать яблоки, замесить тесто, обжарить лук – в этом было древнее шаманство, каждодневный заговор на благополучие и крепкую семью. В мытье полов привносился оттенок сакральности