Постапокалипсис. Роман. Василий Гавриленко

про Ленина написано. Оказывается, у них было много разных героев, плохих или хороших… Ленин, кстати, скорее плохой, – я так поняла.

      – Почему же его вырезали из камня?

      – Не знаю, – Марина кашлянула. – Книг бывших осталось мало, да и то они все повреждены огнем и водой. Ты будешь слушать, не перебивая?

      – Буду. Рассказывай.

      И она рассказала. Но не о Ленине. Замерев, я слушал, что когда-то на месте Джунглей была страна под названием Россия, в которой жили и трудились люди. Им было горько и радостно, холодно и тепло, они голодали и были сыты, воевали и мирились, занимались науками, литературой, искусством, сеяли хлеб и летали к звездам. Не знаю, так ли хорошо рассказывала Марина, или что-то от бывших осталось во мне, но я вдруг увидел Россию – увидел ее всю – величественную, холодную. Ее города, села, ее леса, озера и реки, ее фабрики и заводы. Ее народ.

      Не дослушав до конца, я вскочил и подошел к окну. Марина умолкла. Снежные вихри носились над площадью, внизу хлопала сорванная с петель дверь.

      – Андрей?

      Я скрипнул зубами.

      – Когда я узнала, мне тоже было тяжело…

      Украдкой стерши рукавом влажную полоску, появившуюся на щеке, я прилег у костра лицом к стене.

      6. Полет над джунглями

      Я проснулся в полутьме.

      Замер, прислушиваясь. Ровное дыхание Марины, как шелест травы…

      Ага, вот опять! Похоже на стон.

      Что это?

      Нащупав автомат, я поднялся. Осколок штукатурки пискнул под ногой. Марина пошевелилась, задышала чаще.

      Ночь и погасший костер, а в комнате почти светло: луна. У окна намело сугроб.

      Осторожно ступая, я обогнул Марину и вышел в коридор.

      Снова этот звук. Прямо из соседнего кабинета…

      Подняв автомат, я двинулся по трухлявому ковру.

      Заглянув в дверной проем, увидел кучу пепла посреди комнаты, окно, сугроб, а слева, в углу, – что-то длинное, черное, похожее на сверток. Сверток пошевелился. Держа автомат наизготовку, я приблизился.

      На полу лежала старуха: седые космы разметались вокруг головы, глаза ввалились, кожа высохла.

      Рот, напоминающий пещеру, дрогнул, искривился; за хрипами и стонами я расслышал:

      – Пить.

      Этот игрок проиграл. Ему не уберечь свою Теплую Птицу. Приученный за последние дни к состраданию, я опустил автомат и вытащил из ножен заточку, собираясь прекратить муки старухи.

      – Только попробуй.

      Я обернулся: Марина. В глазах – зеленые огоньки. Она подошла вплотную, и вдруг, коротко размахнувшись, ударила меня по щеке. Я перехватил руку, до хруста сжал: зверь взвился на дыбы. Марина не поморщилась, спокойно и твердо глядя на меня. Из ее глаз исходила сила, – и испуганный зверь спрятался в Джунглях. Я отпустил ее руку.

      – Скотина, – негромко сказала девушка, растирая запястье.

      Присела на корточки перед старухой, погладила седые волосы.

      – Пи-ить.

      – Я хотел прикончить ее, чтоб не мучилась, – пробормотал я: щека горела.

      – Принеси