Готический храм. Вероника Дмитриевна Ульянова

людей, удержание в голове потоков денег – скоро этого не будет. И его понесло, он заговорил о том, чем делился раньше только с Андреем. Капитан достоин слушать подобные откровения, по мнению Максима, остальные нет, но все уже не в адеквате – не запомнят, не поймут. Он говорил отрывочно и смотрел сквозь людей вокруг:

      – Мое тело, подтянутое, иногда кажется мне настолько большим и грузным, а внутри я чувствую себя легким, но так бывает только если я один… Наши беды, вся боль и страхи из-за тела, поэтому если его уничтожить, если его не будет, то мы будем свободны и счастливы; наша душа, наша энергия останется и дальше, поэтому множить людские человеческие телесные биологические страдания – грех, но уничтожить всё человечество разом, целиком – значит освободить его – мы перейдем на новый уровень после ядерной катастрофы. Душа без возможности забыться в теле осознает себя как нечто бесконечное и вечное, и не будет даже такого критерия как счастье – несчастье. Потому что это стороны одной медали, это субъективизм, а там не будет сторон… Монета не может постоянно лежать на одной стороне, если ее не перевернешь ты сам, то другой, может даже случайно, не заметив, пнет, уронит или вмешается природа… В этом мире на земле всегда есть обратная сторона – я же хочу туда, где просто нет монет. Все едино. И если бы все верили в то, во что я верю, то не было бы войн, насилия и несчастий.

      Все начинают истерично смеяться. Максим ожидал чего угодно, только не такой реакции.

      – Какого черта, вы ржете?!

      – Ну да, не было бы войн и несчастий, потому что ты отправил бы к хуям всех ядерной бомбой.

      «Черт, они меня реально слушают» – раздраженно отметил Максим.

      – Максим против насилия, ну пиздец! Ха хахаха.

      Все смеются, Максим бесится все больше, понемногу рукоприкладствует: трясет кого-то, толкает и кидается окурками. Только Капитан вдруг притих – у него случился приступ предвидения, он смотрел пристально на Максима, на лице его через край переливающееся бешеное любопытство, неужели все случится сейчас, на его глазах, как хорошо, что он пришел, а мог бы такое пропустить. Что именно, он не знает, но уверен, сейчас произойдет то, что он предсказал Максиму – родится замысел, который изменит его жизнь. Тут кто-то спросил язвительно:

      – И как твоя вера называется?

      – У нее нет названия, – Максим остановился посреди комнаты, он воспринимает разговор серьезно, хотя все вокруг него кривятся, чтобы не рассмеяться – они забавляются тем, что впервые видят сурового начальника, задетого за живое.

      – Значит нет такой веры, уже все веры придуманы и записаны, и у них есть названия.

      – А я верю, я верю, значит есть такая вера.

      – У твоей веры даже храма нет.

      – Значит будет. И такой, что любой дурак, вроде тебя, сможет туда прийти.

      – Да зачем мне туда идти?

      – А ты ходишь в свою мечеть?

      – Ну да, иногда.

      – И что ты чувствуешь там?

      –Ну не знаю, спокойно, хорошо.

      – Так вот в моем храме, ты почувствуешь тоже самое,