Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник). Александр Иличевский

самом краю взлетного поля, рядом с шестом, оснащенным полосатым ветровым чулком, был раскинут шатер, забранный под маскировочную сетку. На ней большими клеенчатыми буквами, белоснежно хлопавшими на ветру жабрами, было выведено: БРАТЬЯ РАЙТ.

      Определив стоянку в соседнем леске, Королев отправился на разведку. Через два дня она привела к результатам. Королев с Вадей принялись выкашивать посадочную полосу. Надя мыла посуду, подметала, отваживала от аэродромной мусорки дачников, норовивших сбросить в чужой контейнер свои пакеты, строительный хлам, лом – ржавую печь, ванну, облепленную цементной коростой, крошеный шифер.

      Всю полосу Вадя и Королев выкосили за четыре дня. На перекуре слушали, как певуче вжикают и звенят оселки, как купается жаворонок в слепящей мути зенита, как отдаленно то пропадает, то нарастает звук самолета. Птичий его силуэт то барахтался, то рушился «бочкой», то повисал в пике, то рассыпался плоскостями в салютующем штопоре.

      В какие-то мгновения звук мотора пропадал вовсе, и Королев привставал на локтях, и, пока высматривал запавший в воздушную могилу самолетик, движок вновь выныривал из звона и стрекота поля.

      Хозяин кафе – лысый толстяк с мешками под глазами и грустным взглядом – делил себя между тремя занятиями. Или он бегал трусцой со своим фокстерьером по лесу. Или пришпиливал в кафе к сетчатым стенам балагана фотографии старых самолетов и дирижаблей. Или выпиливал, шкурил, клеил, лачил, шпатлевал плоскости и фюзеляж планера, стоявшего неподалеку в ангаре, полном сена и заржавленных огнетушителей. Закончив латку, он гладил рукой крыло, вел ладонью, прикладывался щекою, выслеживая и наслаждаясь гладью, профилем, яростно застывшей, рыбьей тягой лонжеронов.

      Толстяк был похож на крота, выхаживавшего мертвую ласточку.

      По выходным на аэродром наезжали москвичи. К ним относились бережно, так как они приносили аэроклубу единственный доход. Два часа их инструктировали и учили укладывать парашют. Затем усаживали в «утку». Сидели они рядком, с бледными, нервными, или сосредоточенными, или возбужденными лицами. Оживленной веселостью или углубленным ступором отличались новички. Решительностью бравировали только набравшие десяток-другой прыжков – число, но не опыт.

      На стенах кафе висели фотографии доисторических летательных конструкций, скорее всего, никогда не бывавших в воздухе, больше похожих на этажерчатые гладильные доски с запутавшимся между ними велосипедистом, чем на летательные аппараты. Тем не менее творения эти были исполнены такой мощи непрямой мысли о воздухе, о полете, что казалось, будто конструкция должна подняться в воздух благодаря одной только силе противоречия, возникшей между страстью и реальностью.

      В кафе хватало посетителей. Здесь спортсмены оставляли друзей, жен, детей. Дети бегали по полю, запуская воздушных змеев. После прыжков и прогулочных полетов все устраивались компаниями в плетеных креслах, пили пиво, кофе, закусывали, всё время посматривая в небо.

      Находясь на краю поля, единственное, что видишь, –